Только что убрали броневик из внутреннего двора Мраморного дворца (сегодня мне его жаль, все-таки отличный технический рэди мэйд, от которого мгновенно отлипла вся псевдореволюционная мифология). Пьедестал оказался свободен. И тут из ничего материализовался ХА Шульт. Впрочем, это для нас, тогдашних, — из ничего. В действительности это был известнейший немецкий художник концептуалист, представленный в основных музеях и вошедший во все учебники благодаря своим акциям на Венецианской биеннале и нью-йоркскому хэппенингу «The Crash».
Известен он был и тем, что отказался жевать музейную травку в качестве одной из стареющих священных коров актуального искусства и круто изменил карьеру: стал — позор для правоверного концептуалиста, которому просто положено быть левым, — работать на корпорацию «Форд». При этом умудрился в качестве художественного мышления не уступить ни пяди основным фигурам contemporary art. «Форд» с золотыми крылышками (раньше кичевых путти Кунца), «форд» изо льда (привет самолету Кифера), «форд», летающий вокруг Кельнского собора (выпад в сторону Кристо). Вот с таким скандалистом, шоуменом и ньюсмейкером довелось мне встретиться в баре «Европейской». Он был похож на Карлсона — в комбинезончике, с каким-то суперстильным алюминиевым слесарным ящичком. И главное — с идеей, простой и убедительной. Идея покорила меня сразу. Как и моих друзей — Толю Белкина и Олега Тепцова. Мы стали работать над проектом сообща — пробивать, уговаривать, придумывать удобоваримую для руководства идеологию, находить связи, привязывающие проект к конкретной городской ситуации. Хотя чего там было особо придумывать — на пьедестал ленинского броневика ставился «форд». Все было ясно. Идеологический контекст не хотелось выпячивать, хотя он считывался сразу — мирная фордовская революция, промышленная, потребительская и т.д., оказалась долговечнее агрессивной ленинской. Художественный контекст — мрамор. «Форд мондео» для Мраморного дворца должен был быть мраморным, не иначе. Так возник проект «Мраморное время для Мраморного дворца». Он многому нас научил — чистоте приема, неизбежности обрастания контекстами, часто — незапрограммированными. Но главная школа началась во время установки. ХА Шульт безошибочно вписал «форд» в пространство двора— до миллиметра, до выдоха. Только тогда мрамор заработал, заискрила энергетика, овнешнели, оплотнели, укладываясь на ложе двора, контексты — Мраморное время начало отсчет. Оказывается, contemporary art не отрицает, страшно сказать, артистизма. Наши погрустнели: только расслабились, порешили, что в актуальном искусстве главное — идея, текст, проговор, а все остальное можно сделать тяп-ляп! А тут вроде бы насквозь буржуазная реализация, шикарный жест, артистизм, работа на публику — а крыть нечем! Значит, опять двойка, за работу, товарищи?
«Форд» простоял короткий отрезок времени — между броневиком и Александром. Официальная скульптура встряхнулась, оправилась и восстановилась в прежнем своем качестве — как монументально-декоративное искусство эпохи развитого социализма. Что же, Карлсон Шульт зря залетел сюда на своем моторчике с пропеллером? Ничуть не бывало. Недавно в разговоре со мной о нем неожиданно вспомнил таксист. Запал в душу. А художникам — и подавно, даром что виду не подают. Просто чтобы идея овладела массами, нужно некоторое время. И чтобы официальная скульптура совсем уже задавила бронзовыми башмаками и чугунными задами. Вот когда совсем достанут, эта самая идея станет материальной силой — public art.
Обложка публикации: Александр Боровский. Фотография Кирилла Морозова