В этом материале вопреки сложившейся журнальной традиции (от которой «Адреса Петербурга» и раньше нередко отходили) фотографии не иллюстрируют текст. Мы представили на этих страницах два полноценных проекта. Один — текстовый, основанный не столько на исследовании, сколько на воспоминаниях Михаила Николаевича Микишатьева. А другой — исследовательский. В нём Дмитрий Горячёв, фотограф Государственного Русского музея и наш автор, в прямом смысле слова вооружённым взглядом — с лупой руках — исследовал фотографии конца позапрошлого — начала прошлого века в поисках всё тех же предметов, исчезнувших с улиц. Эти фотокарточки представлены целиком и фрагментарно с увеличенными объектами.
Грузы в сороковых годах прошлого века возили почти исключительно на лошадях. На четырёхколёсных телегах с резиновыми шинами. Грузовых автомобилей катастрофически не хватало. Лендлизовские студебеккеры были на вес золота. В основном — наши полуторки, и тех мало. Как написал кто-то из зрителей сериала: «Было много лошадей и мало мужчин, а в фильме всё наоборот…»
Лошади… У нас в жилконторе была конюшня, кладовые для фуража. Были конюхи. Извозчиков с колясками уже не было. Они появились только к концу ХХ века как аттракцион для туристов. А вот телеги — в изобилии. Лошадьми управляли ломовые извозчики, их так и называли «ломовиками», да и лошади эти были ломовыми. Европейские коротконогие и короткошеие першероны у нас не приживались. Лошади были обыкновенные, нормального телосложения, но мощные. Тогда ещё считалось полезным выводить породы тяжеловозов, их демонстрировали на Сельскохозяйственной выставке в Москве. А мы все радовались — владимирский тяжеловоз девять тонн везёт! Но средняя «лошадиная сила» была рассчитана на те же полторы тонны.
В отличие от современных детей, на марки автомобилей я в раннем возрасте особого внимания не обращал. Конечно, в ходу были «эмки» — автомобили М-1 Горьковского автозавода (в ту пору имени В. М. Молотова, отсюда и «М»: ГАЗ-М1). Пишут, что с 1936 по 1942 год было выпущено всего 62 888 экземпляров. Так что называть «эмку» массовым автомобилем можно было весьма условно. Это был транспорт для начальства, «органов» и Красной армии. На основе «эмки» производился и весьма распространённый грузовичок-пикап. «Фордики», которые ещё до войны выпускал будущий АЗЛК, выглядели поскромнее. Много было трофейных машин, прежде всего «Опель-кадет» и «Опель-капитан», всякие джипы. Брат моей бабушки, генерал и профессор, ездил в кабриолете «Адлер». В конце пятидесятых годов он подарил его нам, так что я отлично всё запомнил. Шикарный автомобиль был двухцветным — нежно-салатный цвет сочетался с глухим тёмно-зелёным; тент, естественно, был чёрным. Сидения и салон внутри обтянуты тёмно-зелёной «крокодиловой» кожей.
Сразу после войны стали появляться отечественные «Победы» и «Москвичи». Говорили, что «Победа» скопирована с «Опель-капитана», но это не так. Автомобиль ГАЗ-М20 был принципиально новой разработкой советских конструкторов. Его отличала полностью обтекаемая форма без выступающих крыльев. «Победа» серого цвета с «шашечками» — это такси. В кино очень важно показать правильную «Победу». До середины 1950-х годов у неё была «двухъярусная» и частая решётка радиатора, а после 1955 года (М-20В) — хромированная решётка из крупных штампованных деталей. Немногим более чем за десять лет было изготовлено 241 497 автомобилей «Победа», включая и кабриолеты.
А вот «Москвич-400» и «401» производства АЗЛК был просто копией «Опель-капитана». Он быстро стал самой демократичной машиной. Мне запомнились «Москвичи»-пикапы с грузовой частью, отделанной деревом, в британском стиле. Ими оснащалась, в частности, почта, в ту пору совершавшая много грузовых перевозок. Самым импозантным автомобилем первого послевоенного десятилетия был ЗИС-110, весь сверкающий хромом. Его роскошный облик ассоциировался с личностью вождя народов. На улицах Ленинграда в те годы я ЗИС никогда не встречал, знал его только по картинкам и по вырезным бумажным моделям.
«Волги» (М-21, позже ГАЗ-21) появились фактически к началу 1960-х годов. Считается, что они сменили «Победы» в качестве автомобиля среднего класса. На самом деле «Волга» была гораздо дороже, и если «Победы» уже стали привычными на улицах Ленинграда, «Волги» неизменно воспринимались как предмет роскоши. В общественных целях выпускались универсалы для скорой помощи. В 1960-х стали распространяться и ЗИМы — преимущественно для начальства. Как и все русские «революции сверху», хрущёвская оттепель реальные блага принесла в первую очередь номенклатуре. «Отстрелы» прекратились. Бюрократия росла и крепла, разъезжала по городу в ЗИМах. Специальная модификация — универсал с задней дверью для вкатывания носилок — использовалась как скорая помощь. Изменились «Москвичи». Появились «Запорожцы» — сперва «горбатый», напоминавший панду своими мягкими очертаниями, а потом — «мыльница», подражавшая старшим собратьям — «Волгам» и «Москвичам». Специальная модификация «Запорожца» была предназначена для распределения среди инвалидов, сменив «инвалидные коляски», по существу бывшие чем-то вроде трёхколёсного мотоцикла, перекрытого неказистым кузовом-фаэтоном. Но это уже в 1960-е годы…
Вернёмся в сороковые и ранние пятидесятые. Большинство ленинградцев передвигалось пешком, иногда на общественном транспорте. Самым распространённым был трамвай. Поблизости от нас вдоль Александровского сада шло множество маршрутов. После войны трамваи были сплошь деревянные, обшитые деревом и внутри и снаружи, брусковатые, с угловатыми гранями. На площадках самых старых моделей фактически не было дверей — лишь низкие раздвижные решётки. Никакой автоматики. Помните, у Маршака «человек рассеянный» ехал в трамвае:
И двери открывая,
Водителю сказал…
Конечно, в такие вагоны легко было вскочить на ходу, например при замедлении движения для поворота, и выскочить, не дожидаясь остановки, что мы и делали по дороге в школу. Я был законопослушным и неспортивным ребёнком, поэтому в отличие от сверстников никогда не катался на «колбасе».
Колбаса была не краковская и не ливерная. Так называли шланг пневматического тормоза. Сзади последнего вагона свободный конец «рукава» закреплялся, отчего изогнутый шланг приобретал сходство с кольцом колбасы. Конечно, «езду на колбасе» взрослые считали хулиганством, а мальчишки — большим шиком.
Транспорт менялся на глазах. Появились американские трамваи — цельнометаллические с обтекаемыми формами вагонов и автоматическими дверьми-гармошками. Одновременно появились и троллейбусы с округлыми курносыми физиономиями. Небольшие передние окна (а их было два, поскольку панорамных гнутых стёкол ещё не существовало), немного заглублённые вверху, смотрели словно бы исподлобья. А до этого троллейбусы были как коробки с несколько наклонной передней гранью. Хорошо их помню: очень странные на вид! Автобусы, как и грузовики, в середине сороковых были «носатыми». Но к 1950-м годам придумали задвинуть двигатель внутрь, рядом с кабиной водителя, и автобусы стали отличаться от троллейбусов только отсутствием штанг-токоснимателей. В заднюю часть кузова двигатели автобусов переместились ещё позднее. В связи с модой на революционный авангард в 1960–1970-х годах на смену округлым очертаниям стали приходить угловатые формы общественного транспорта. Одно время получили распространение даже асимметричные контуры трамваев!
Многие реалии прошлого кажутся непредставимыми. Вот, например, кто сегодня поймёт строки Вероники Тушновой: «И переждать не сможешь ты трёх человек у автомата». Автомат в современном представлении — это, прежде всего, «калашников», а почему три человека возле него? И как их надо пережидать? Кое-что проясняют стихи другой песни (М. Фрадкин на слова В. Лазарева): «Я вхожу в автомат ночной…» Современнику с различными моделями мобильников в карманах невозможно представить жизнь прошлого, когда существовала лишь проводная связь. Сколько же было будок с телефонами-автоматами? Тысячи! А если будки не было поблизости, как вызвать скорую?! И чаще всего у автомата очередь — те самые три человека. Хорошо, если три, а то и пять могло быть…
Будок, киосков, ларьков было множество. В условиях государственного контроля торговые сети были централизованы. Газеты и журналы — это только «Союзпечать». Справочное бюро — «Ленгорсправка». Театральные кассы, цветы. В кинофильмах из старой жизни любят эпизоды с чистильщиками обуви. Не знаю, как в Одессе, но в Ленинграде они не сидели прямо на улице. У них были будки, там же осуществлялся мелкий ремонт. Так и называли: «ремонт с ноги». Клиент садился на приготовленный для него стул, ставил ноги на подставку, ему выдавали сандалии и быстро починяли прохудившуюся обувь. В 1940-х годах частный промысел сохранял свои позиции («развитой социализм» всё-таки не был построен окончательно), но ещё больше было артелей. Артели выпускали вышитые платки, кружевные жабо, делали пуговицы, эмалированную посуду, варили мыло, выполняли ремонт, в том числе и обуви. И приведением обуви в порядок у нас занимались не белобрысые мальчишки, как чаще всего показывают в кино, а серьёзные мужчины южного типа. Как мне объяснили взрослые, это были айсоры, ассирийцы, и происходили они из той самой Ассирии, историю которой мы изучали в школе.
Сейчас Месопотамия оказалась на территории Ирака, а древние обитатели Ассирийской империи — также и в Сирии, и в Турции. Периодически этот народ, в глубокой древности принявший христианство, подвергался гонениям со стороны мусульман. А в годы Первой мировой войны он наряду с армянами стал жертвой геноцида «младотурков».
Волна эмиграции ассирийцев хлынула в том числе и в Россию, где они в значительной массе расселились по городам. Говорят, их обувной промысел насчитывает чуть ли не 200 лет! До войны в Ленинграде даже была артель «Трудассириец», которая обеспечивала работой представителей питерской диаспоры.
Недалеко от нашего дома до недавнего времени существовала будка «Ремонт обуви», и хозяином её был черноволосый старик. Замечательный мастер! Говорят, на Литейном есть ассирийская лавочка, где торгуют ботиночными шнурками. А вообще, среди советских ассирийцев есть выдающиеся люди. Одного из них хорошо знают многочисленные радиослушатели, это народный артист России Николай Ишувич Тамразов, ведущий популярной передачи.
Однако вернёмся к обуви. Давным-давно из обихода исчезли галоши. Но если показывать послевоенную жизнь в кинокартине, совершенно невозможна ситуация, при которой гостю предлагают переобуться в какие-то тапки. Петербуржцы-ленинградцы ходили дома в ботинках. Уходя на улицу в плохую погоду или зимой, надевали галоши. При посещении театров, музеев или филармонии галоши сдавали в гардероб. Так же поступали на службе, в школе и в институте. Внутри чёрных резиновых галош была пунцовая фланелевая подкладка. При желании можно было приобрести латунные буквы, которые легко крепились к ткани, и составить свои персональные инициалы. Зимы были суровые, многие ходили в валенках, на которые, разумеется, надевали галоши. Печное отопление позволяло поддерживать в квартире комфортную атмосферу. Но из разумной экономии не перетапливали, поэтому и дома часто ходили в свитерах и валенках. Женщины накидывали на плечи шали. Валенки были необыкновенно практичны: тепло, сухо и просторно ногам. Пошёл на улицу — надел галоши, вернулся домой — снял.
Женщины зимой надевали валенки и фетровые боты, а в 1950-х годах в моду вошли «румынки» — полусапожки на каблуке с меховой оторочкой. Ну, и внутри, наверное, мех. Одна беда — дефицит! Достать «румынки» было очень трудно, да и стоили они недёшево… Начальники, особенно среднего звена (управдомы, завмаги и снабженцы), носили бурки — сапоги из светлого войлока или фетра с коричневыми кожаными «головками» и такой же лентой, пропущенной по швам. Конечно, галоши на бурки тоже надевали. Вообще-то, эта тёплая и удобная обувь предназначалась для лётчиков, охотников, геологов, но почему-то её облюбовала советская номенклатура. Персонаж Евгения Моргунова в фильмах Леонида Гайдая — Бывалый — неизменно в бурках. Дескать, начальник!
Советское кино отражало жизненные реалии, но и вещественное бытие испытывало сильнейшее влияние кинематографа. Кино и мода — это отдельная тема. Но нельзя не заметить, сколько перемен внёс западный киномир, когда в годы оттепели приподнялся железный занавес, и мы внезапно, кроме трофейных довоенных, увидели кинофильмы наших дней. А ведь это был золотой век кино-искусства — итальянский неореализм, французская «новая волна», удивительное кино Греции, Польши, Венгрии. В Британии Дэвид Лин экранизировал Диккенса, Голливуд вместо былого «Тарзана» и другой подобной чепухи дарил нам «12 разгневанных мужчин», «Марти», «Войну и мир».
Наша молодёжь «рассудку вопреки, наперекор стихиям» перестала носить шапки, подражая французам и итальянцам. Девушки начали балансировать на шпильках. Русские косынки и сапожки, завезённые в Париж советскими модельерами, возвращались к модницам с французского экрана. Посещение кинотеатров и клубов было любимейшим времяпрепровождением. Об этом хорошо рассказал Борис Михайлович Кириков. Кино и развлекало, и просвещало, давало радость и утешение. Неприятности в школе? — По дороге домой зайдёшь в кино, посмотришь «Генерал делла Ровере» или «Электру» и на выходе из кинотеатра, обливаясь слезами, подумаешь: «Вот трагедия, вот истинное горе, вот настоящее страдание. А у меня-то? Тройка по физике. Ерунда!» — и весёлый торопишься домой.
Как давно я не был в кино! И зачем мне туда идти? Интернет открыл передо мной огромный мир киноискусства целого столетия… Да, на глазах людей моего поколения жизнь коренным образом преобразилась. Лет тридцать назад кто бы мог представить такой рывок в развитии информатики? Даже фантасты, грезившие о видеотелефонах, не подозревали возможности бесплатной — и мгновенной! — почты, скайпа, вообще всех чудес новой цивилизации. Земля окончательно округлилась. Множество сфер деятельности исчезло, упразднились многие профессии. Вспомните «Почту» Маршака: как долго письмо колесило по планете вслед за адресатом — Борисом Жидковым. А сегодня я на своё письмо получаю ответ из штата Огайо буквально через секунду. Часто ли ленинградский почтальон стучится «в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне»?
В годы моего детства в дверь стучались не только почтальоны, но и трубочисты. Регулярно являлась молочница Нюра с финским выговором: «ливки, метана», а бабушка отдавала ей чёрствый хлеб для скота. Другая крестьянка, тётя Феня, привозила овощи и картошку. А кто только не заходил в наши дворы с призывными запевами? Как это ни странно, самый замечательный призыв из уст старьёвщика я услышал где-то в шестидесятых годах, когда, казалось, и старьёвщики-то давно перевелись. Звучало это произведение стихотворно-вокального жанра примерно так:
Чайники ме́дные, сковородки желе́зные,
Тряпки рва́ные, кастрюли дыря́вые —
По́-купаем!
Ме́ньше хлама в доме — ле́гче жить хозяйке!
Но в детстве моём самый желанный клик был: «Точить ножи-ножницы!» Приход точильщика — это событие, увлекательное зрелище. Между прочим, и в наши дни нет-нет да увидишь точильщика возле продуктового магазина: продавцы гастрономических отделов и мясники — самая желанная клиентура. Возможно, теперь точильщики электрифицированы, но прежде они таскали на себе деревянные ко́злы. Найдя заказчика, ставили козлы перед собой. Внизу была дощечка-педаль, и, как в ножной швейной машине, ритмично нажимая на неё, мастер с помощью кривошипно-шатунного механизма приводил в движение маховое колесо, а от него шкив передавал вращение на ось, закреплённую в подшипниках вверху козел. На эту ось были нанизаны разноцветные абразивные круги, большие и поменьше, грубо-шершавые и тонко-шлифующие. И вот уже визжит сталь, и снопы искр летят из-под громадного мясницкого ножа. Для ремесленника мальчишки — главная помеха: так и лезут под руки, норовят поймать огненную струю — горячая или нет? К козлам были приделаны ещё всякие штучки для тонкой доводки инструмента. Одним словом, не работа, а загляденье! О космонавтах мы и понятия не имели. Точильщик — вот была самая соблазнительная профессия, даже лучше, чем пожарный или продавец мороженого.
Уличная жизнь была полна соблазнов. Кто сейчас представляет, как выглядели продавцы газированной воды? А ведь их тележки вносили приятное разнообразие в облик наших улиц. Они были похожи на лотки продавцов мороженого, которых тоже было в десятки раз больше, чем теперь, но оборудование «газировщиц» было гораздо сложнее. На каждой тележке находилась стойка со стеклянными сосудами для сиропа. Жёлтые, оранжевые, пунцовые, изумрудные трубы вносили красочные акценты в цветовую палитру города. На каждой тележке было устройство для мытья стаканов. Продавец опрокидывал стакан на фонтан-розетку, поворачивал горизонтальный рычаг, и бьющие вверх под напором водопроводные струи ополаскивали «инструмент для питья». У каждой торговки в белом фартуке был ещё баллон со сжиженным углекислым газом. Она рассчитанным движением крана сначала наливала немного сиропа в вымытый стакан, а потом переставляла его к центру своего устройства, и «из серебряного крана с шумом хлынуло ситро!», как писал Маршак. А за копеечку можно было без сиропа. В шестидесятых годах улицы заполнили автоматы по продаже газированной воды. Но такого изобилия автоматов и разнообразия осуществляемых ими форм торговли, какие я видел в конце пятидесятых на Крещатике в Киеве, у нас в Ленинграде никогда не наблюдалось.
Бочки с квасом и молоком были такие же, как теперь, только было их во много раз больше. Мороженое, которое мы упомянули, было любимым нашим уличным лакомством. До школы мне мороженого не давали, потому что я рос типичным ленинградским простудливым ребёнком, и привычны мне были… рыбий жир и хлористый кальций, которые я, как ни странно, принимал с удовольствием, ну и, конечно, сироп шиповника и даже кагор. Во времена моего школьного детства ассортимент мороженого был небогат — вафельный стаканчик со сливочным или эскимо в шоколаде на палочке. Я предпочитал первое — больше мороженого и без отходов. Было ещё молочное, но очень убогое на вкус. Мороженое в Ленинграде считали самым лучшим в СССР, а может быть, и в мире. Так говорили все приезжие, а потом я и сам убедился в этом, поездив по городам и весям.
Со временем появился пломбирный брикетик между двумя плоскими вафлями, но он был велик и неудобен. Потом стали торговать фруктовым на основе молочного. Оно быстро таяло. К тому же продавалось в бумажном стаканчике со щепочкой: весь перемажешься и отходов много. Сразу возник дефицит. Просишь сливочного, а есть только фруктовое. Грандиозным событием стало появление в 1963 году «ленинградского батончика» в шоколадной глазури с орехами за 28 копеек (эскимо стоило 11). Кое-кто бранился, что без палочки. Но если взять домой — редкое лакомство.
У А. И. Герцена в «Былом и думах» есть занятное рассуждение о том, почему прислуга любит пить чай в трактирах. В таком же духе можно было бы описать непреодолимое пристрастие к уличной еде, великолепно показанное в фильме Жака Тати́ «Мой дядюшка». Пересказывать не буду, отсылаю к первоисточникам. Кроме мороженого, мы, естественно, обожали жареные пирожки, которые тоже продавали с тележек. Но если у мороженщиков тележки были завалены «сухим льдом» (твёрдой углекислотой), который мы вечно у них выпрашивали для своих забав, то пирожки удивительным образом оказывались «с пылу, с жару». Самыми любимыми были пирожки с ливером (дёшево и сытно!) и с повидлом, хотя последние были весьма коварны: повидло всегда норовило вылезть не там, где его ожидаешь.
Сходным образом обстоит дело с воспоминаниями. Лезут и лезут, как из порванного тюбика… Поэтому полагаю, что пора уже завершать обзор исчезнувших реалий уличного быта. Остальное пусть дополнят ваши память и воображение. Вспомните булочные и аромат свежей выпечки, распространявшийся от подъезжавших к их дверям хлебных фургонов, вспомните весенний запах корюшки над городом, вспомните керосиновые лавки, вспомните ленинградские дворы с дровяными сараями и помойками, вспомните ассенизаторов, выкачивающих своими гофрированными шлангами наше «добро» из выгребных ям, вспомните зимние дымы над трубами, частые туманы, вспомните пильщиков и кольщиков дров, вспомните дровяные склады и тех же ломовиков, развозящих дрова по заказу квартиросъёмщиков. Круг замкнулся.
Конец фильма.
