Иногда историки сравнивали русских гвардейцев с римскими преторианцами и турецкими янычарами, менявшими по своей прихоти императоров и султанов. Это принципиально неверно. На особость русской гвардии едва ли не первым обратил внимание один из крупнейших наших историков С. М. Соловьёв: «Не должно забывать, что гвардия заключала в себе лучших людей, которым дороги были интересы страны и народа, и доказательством служит то, что все эти перевороты имели целью благо страны, производились по национальным побуждениям». Под «национальными побуждениями» Соловьёв имел в виду не национальность персон на престоле, а именно интересы страны. Гвардейцы желали видеть у власти в 1740 году вместо немца Бирона полунемку Анну Леопольдовну и немца Антона Брауншвейгского, не говоря уже о немце на три четверти Иоанне Антоновиче. В 1725 году полунемцу Петру Второму гвардия предпочла чистую немку Екатерину Первую. Забегая вперёд, скажем, что следующая гвардейская акция вместо полунемки Анны Леопольдовны вынесла наверх полунемку Елизавету. А в 1762 году полунемца Петра Третьего, внука Петра Первого, гвардия свергла и убила ради чистокровной немки Екатерины Второй.
Идеология гвардии с каждым переворотом становилась всё определённее. Когда 25 ноября 1741 года 308 гвардейцев возвели на престол Елизавету, то впервые выступление проходило под чётко сформулированным лозунгом: «Пойдёмте же и будем только думать о том, чтобы сделать наше отечество счастливым во что бы то ни стало!»
Переворот 25 ноября 1741 года похоронил и представление о гвардии как о представительнице исключительно дворянских интересов. Из 308 участников переворота, как выяснил историк Е. В. Анисимов, только 54 человека были из дворян. Остальные представляли весь срез русского общества, включая крестьян.
Разные политические группы интриговали в пользу Елизаветы. Но, как и год назад, решительную инициативу взяла на себя именно гвардия, которую не устраивала застойная медлительность правления Брауншвейгов и отсутствие реформистской динамики. Гвардия раз за разом выбирала того кандидата, который мог, по её представлениям, эффективнее править страной.
Гвардейцы стремительно взрослели политически. И переворот 1762 года, вознёсший на русский трон Екатерину Вторую, не имевшую на него ни малейших прав, был идеологически глубоко подготовлен. Лихие гвардейцы во главе с братьями Орловыми действовали уже не сами по себе, а в союзе с идеологами Никитой Паниным, княгиней Дашковой. Это уже был не дворцовый переворот, а столичная революция, предвосхитившая мятеж декабристов.
Логика исторического процесса поставила русскую гвардию на то место, которое оставалось вакантным после упразднения первым императором земских соборов и любого рода представительных учреждений. На их место встал «гвардейский парламент», сам принимающий решения и сам же их реализующий во благо страны, как он это благо понимал.
Политическая роль русской гвардии закончилась разгромом её авангарда на Сенатской площади 14 декабря 1825 года — возле монумента её создателю. И это было прологом крушения империи.
