Авраам Гринзайд

У него, Человека и Воина, вся жизнь — борьба. В борьбе за честь и достоинство ветеранов Второй мировой войны в Израиле он победил. Родился Авраам Гринзайд в Румынии, в небольшом еврейском местечке Згурица в 1926 году. В 1943-м ушёл в Красную армию, служил разведчиком на фронтах Великой Отечественной. С боями освобождал Эстонию, Польшу, Австрию, Югославию, дошёл до Германии. За воинские подвиги был награждён орденом Славы 3-й степени, орденом Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов» и другими правительственными наградами.

— Вы считаете Холокост, или, как говорят в Израиле, Катастрофу, трагедией одного порядка с фашистской блокадой Ленинграда?

— Разумеется, нет. Катастрофа европейского и североафриканского еврейства была беспрецедентной трагедией в истории человечества. Более жестокой, чем инквизиция, чем погромы в Средние века. Она являлась целенаправленным истреблением нации. То есть было принято решение об окончательном истреблении евреев.

А блокированный Ленинград держал оборону, это раз. Во-вторых, у него всё-таки была связь с Большой землёй. В Ленинграде производили вооружение, чтобы можно было обороняться, ленинградцы шли в бой, чтобы себя защитить, потому что противник был с одной стороны фронта, а они — с другой стороны. Осаду города и борьбу за его сохранение я как историк, человек и солдат не могу сравнивать с Холокостом, как не хочу с ним сравнивать и трагедию беженцев — я ведь тоже беженец.

Катастрофа европейского и североафриканского еврейства была огромным несчастьем для мира в целом и для еврейского народа в частности. Но нельзя забывать, что рядом с жесточайшим целевым истреблением проявился и героизм евреев, сражавшихся против нацистов с оружием в руках. Для меня эта тема стала главной в жизни. Около полутора миллионов евреев воевали против немецких фашистов!

— Как вы попали на фронт?

— Мой отец Мендель Лимперт тоже родился в Калараше, на румынской территории, присоединённой к бывшему СССР в 1940 году. Его, как и тысячи земляков, отправили на работу, но не призывали в армию — не доверяли... Как случилось, что меня, рождённого в Румынии, не в СССР, в неполные 18 лет призвали? Ведь я не пошёл добровольцем! Случилось это так. Мы были эвакуированы в Андижан. Отец в 1942-м 31 июля умер. В свидетельстве о смерти написали —дизентерия, но это была холера. Из инфекционного отделения андижанской городской больницы живых не выносили.

Мама моя обслуживала отца, устроившись в больницу нянечкой, а я спал под забором. Потом устроился на завод. Мама заболела брюшным тифом, когда вышла, была похожа на скелет. Я работал, чтобы обеспечить маму и себя. И вполне справлялся. Но потом мои двоюродные сёстры уехали в Челябинск, отправил туда и маму — к дяде, который жил там очень неплохо. И остался один.

Ситуация представлялась простой — если придут немцы, меня убьют. Потому и ушёл в армию —считайте, для самосохранения. Не романтика, не пафос, а насущная потребность. Отец за сутки перед смертью сказал мне: «Сынок, стакан воды и кусок хлеба — но чтобы ты учился! Если выживешь. Потому что точно будешь воевать. Русские победят». Он был уверен в этом. Хотя немцы уже стояли под Сталинградом.

В военкомате полтора месяца меня не отправляли в воинскую часть, потому что был уроженцем Румынии. А потом служба пошла на пользу. Горжусь тем, что служил в армии. У меня были очень хорошие командиры. Обидного «ж... д» не слышал, хотя, понимаете, один был такой во взводе! Хорошо закалился физически, и с едой проблем не случалось. Фронт для меня — школа смелости, отваги, дружбы, человечности, но и ненависти к врагам. Мы знали одно: убей врага, иначе он убьёт тебя. Я в совершенстве владел финкой. Кстати, из Калараша был и мой сват, светлая память, Абрам Дорфман, который тоже находился в эвакуации, и его тоже призвали в армию. В Израиле оказался уже инвалидом, умер пять лет назад. И мой зять из Калараша.

— Когда же вам пришла в голову идея создания в Иерусалиме монумента «Свеча памяти», посвящённого героическим защитникам и жителям блокадного Ленинграда?

— Несколько лет назад ко мне обратилась председатель отделения Союза ветеранов в Тель-Авиве Елена Пейрак. Она из Ленинграда, провела там всё время блокады. Сама русская, муж — еврей. Два сына. Один умер недавно, другой и сейчас с матерью, высокой пробы ленинградский интеллигент. Лена всегда работала в сфере культуры. Неслучайно её так ценит мэр Тель-Авива Рон Хульдаи. У меня тоже с ним, как и с мэрами других городов — Иерусалима, Хайфы, Кармиэля, — добрые отношения. Вот Елена и обратилась ко мне с вопросом: почему в Тель-Авиве нет памятника ветеранам войны и защитникам Ленинграда? Я ей сказал: давайте пойдём к мэру. Пошли. Говорили о других делах, а потом перешли к идее монумента. Мэр сказал: оставьте пока, весь город и так раскопан, дайте два-три года, тогда решим. Зато он выделил средства на оборудование зала приёмов. Как раз в это время организация ленинградских блокадников вошла к нам в Союз ветеранов.

По этому поводу состоялась конференция, прошёл съезд — формальности. Обсудили и ситуацию с монументом — если не получается в Тель-Авиве, подумали обратиться в Иерусалим. Составили письмо, к этому делу присоединился Леонид Литинецкий. В то время он был председателем Координационного совета соотечественников. Установил контакт с петербургскими властями, к нам в Израиль прилетел вице-губернатор Санкт-Петербурга, и мы все пошли к бывшему мэру Иерусалима Ниру Баркату. Он выслушал нас и сказал: хорошо, но денег нет. Если найдёте деньги, обеспечу инфраструктуру, только найдите правильное место. Сначала планировали по соседству с разрушенной голландской мельницей, там в соседних двух зданиях можно было сделать музей. Утвердили, однако, то место, где памятник и сооружён, — в парке Сакер. После разговора с Нетаньяху идею поддержал Владимир Путин, нашлись и благотворители, спонсоры: российские, израильские, французские. Очень много труда вложили административные подразделения, мэрия Иерусалима и правительство Санкт-Петербурга. За это время мы очень сильно подружились с петербургским губернатором Александром Бегловым. Он мне поздравление прислал с Днём Победы 9 Мая. Главным связующим звеном оставался Леонид Литинецкий. Много сил приложила мой заместитель по работе с ленинградскими блокадниками Эмилия Ларина.

— Вы, конечно, бывали в Ленинграде? Каким он остался у вас в душе и памяти?

— Я люблю этот город. Очень люблю. Впервые приехал в Ленинград ещё студентом в 1955 году с женой. Потом бывал ещё 27 раз. Каждые зимние каникулы с группой студентов из Молдавии приезжал в Ленинград. Работал в тесном контакте с Музеем Октябрьской революции, с отделом пропаганды горкома КПСС, был знаком с руководителями театров, концертных площадок... Помню, как любил зимой приехать и сразу пройтись по Невскому проспекту. Останавливались мы все время в одной и той же гостинице на Гагаринской улице. В Ленинграде у меня было очень много друзей. Один из них —друг детства Сеня Вайсбург. В годы войны он играл на трубе в ансамбле НКВД, а после Победы стал руководителем художественной самодеятельности на заводе «Электросила». Был очень близко знаком с Анатолием Гуревичем из «Красной капеллы», с Александровым. Ко мне в Молдавию несколько раз приезжала делегация из Ленинграда. Однажды в Кишинёве устроили встречу представителей всех городов-героев.

— После войны вы как фронтовик пошли учиться?

— После войны оставался в армии до 1950 года. Меня не отпускали, потому что я служил в десантных войсках и был очень хорошо обучен. После того как я побывал у себя дома в 1946 году, мне дали отпуск как разведчику — и я увидел, что все мои друзья уже учились в университетах и институтах, подумал: что же я, так и останусь с восемью классами?

Поэтому решил всё-таки демобилизоваться. Когда стоял на коленях, прощаясь со знаменем полка, подполковник тихо сказал: «Сынок, оставайся!» Но я ответил, что еду домой. Дома была мама. Окончил вечернюю школу — три последних класса — за полтора года, потом у меня был выбор — в университет или в институт. Там пять лет, тут четыре, и я пошёл в пединститут. Окончил, работал директором школы. Через два года стал директором педагогического училища. Переехал в Кишинёв, получил там все учительские профессиональные награды, какие были в СССР. Наконец, репатриировался в Израиль.

— С тех пор прошло тридцать лет?

— Да. В Израиль я переселился в возрасте 64 лет. Практически начал тут карьеру. Работал. Жена сдала экзамены, получила квалификацию врача. Российские награды и здесь меня нашли. Орден Дружбы — удостоверение за подписью Путина. Есть награды и от Медведева. Стал почётным гражданином города Реховот. Зажёг факел в 2010 году на горе Герцля, участвовал во всех Всемирных форумах памяти жертв Холокоста. Сын служит в Министерстве здравоохранения, дочка — медработник. Есть два внука — блестящие ребята! И пять правнуков. Жизнь продолжается.

— Вы в отличной форме, здоровья вам!

— Это снаружи. То есть снаружи я всегда должен быть хорошо выбрит и улыбаться. Потому что не хочу, чтобы мне сочувствовали. Горжусь, что столько памятников поднято, столько музеев. Что в нашу орбиту втянуты мощные молодёжные организации. Счастлив, что в 2017-м был законодательно утверждён День Победы 9 мая, принят закон о ветеранах. Мы добиваемся решения жилищных проблем для ветеранов, и вообще — Союз ветеранов в Израиле стал признанной, уважаемой организацией. В этом году, когда празднование Дня Победы было нарушено коронавирусом, все наши 52 отделения возложили венки к памятникам, каждому ветерану вручили сувениры и поздравления от мэров городов. Состоялся митинг у памятника двумстам тысячам евреев, погибших в войне, — на горе Герцля в Иерусалиме. Кнессет провёл торжественное заседание, посвящённое Дню Победы. Всё правильно, так и должно быть!

a propos

Полина Лимперт известна на Земле обетованной как журналист и опытный специалист в сфере пиара. В сотрудничестве с мультимедийной редакцией журнала учёта вечных ценностей «Адреса Петербурга» работает над историко-культурным краеведческим проектом «Адреса Израиля».

nota bene

На обложке статьи — Авраам Гринзайд с коллегами. Фото из архива Авраама Гринзайда.