Рубрики СПб

«Мне нужно было принести из бомбоубежища книги, взятые жившими там сотрудниками Эрмитажа. Боря говорит мне: — Не ходи, мама, не расстраивайся. Там покойники. А я пошла. Спустилась вниз. Под сводами бомбоубежища полумрак, сырость, запах тления... Иду и вижу, повсюду лежат люди — кто в гробу, кто прямо на полу, зашитый в простыню. Я не смогла взять книги, за которыми пришла. Казалось, все они пропитаны смертью, тленом, — так и ушла. Стало мне страшно в этих коридорах, будто души умерших витали здесь».

Мой дед, Дмитрий Никитич Стафеев, ушёл на войну из дома на Международном проспекте, недалеко от Клинского рынка. Теперь в его комнате живу я, его внучка. Сейчас проспект называется Московским, а вместо рынка — небольшой парк «Олимпия». Всё остальное почти не изменилось, кроме постройки современных зданий на месте разбитых нацистской бомбардировкой домов. Дед не вернулся с войны, он погиб уже 8 декабря 1941 года, но о нём и его вкладе в дело спасения Ленинграда от голода помнят коллеги, помним мы, его родные, а теперь есть и экспозиция в восстановленном на берегу Ладоги музее «Штаб автомобилистов Дороги жизни» в деревне Коккорево.

С детства я видел на нашем семейном участке на Глазуновской дорожке Волковского православного кладбища могилу Тихона Егоровича Сидорова. У меня этот памятник вызвал повышенный интерес сразу, как я научился читать, поскольку надпись на нём гласила «камер-казак Двора Ея Величества».

Шло следствие по «Ленинградскому делу», были расстреляны бывшие руководители города на Неве. Стало опасно перечить и даже напоминать о себе «большому московскому начальству». Но заведующий ленинградским Ботаническим садом Сергей Соколов отправляет письмо самому Сталину и вступает в борьбу за сохранение важного отдела Ботанического института АН СССР и культового места для всего Ленинграда.

Кому из любителей российской истории и культуры неизвестно имя Дениса Васильевича Давыдова — прославленного героя Отечественной войны 1812 года, эпатажного гусара, блестящего поэта и прозаика, на редкость щедро одарённого человека, ещё в детстве отмеченного великим Суворовым? Поэты воспевали его в стихах, художники — на живописных полотнах. Он дружил с Пушкиным. Им восхищался Лев Толстой. Портрет «Дениса-храбреца» украшал кабинет Вальтера Скотта, писавшего, что «его имя останется в веках на самых блестящих и вместе с тем горестных страницах русской истории...».

Владимир Георгиевич Курдов — большой художник в полном смысле этих слов. Он из того поколения, которое ушло на войну в самые ранние цветущие юношеские годы. О своём происхождении и детских годах жизни Владимир Георгиевич замечательно написал сам в своих воспоминаниях:

После того как в январе 1837 года на окраине Петербурга у Чёрной речки прогремел роковой выстрел, унесший жизнь «солнца русской поэзии», судьба Натальи Николаевны Пушкиной круто изменилась. Кроме четверых малолетних детей Александра Сергеевича, остались ещё его многотысячные долги. Молодой вдове пришлось покинуть столицу и несколько лет жить в затворничестве, едва сводя концы с концами и экономя даже на мелочах, сначала — у брата Д. Н. Гончарова в Полотняном заводе, а затем — у свёкра С. Л. Пушкина в Михайловском.

Н. К. Крупская упрекает крокодила за то, что он мещанин. Но кому нужно, чтобы он был пролетарием? Вообще же я думаю, что советская власть вовсе не требует, чтобы все детские книги, все до одной, непременно были агитками. Иначе Госиздат не печатал бы в нынешнем году таких буржуазных шедевров, как «Приключения Тома Сойера», «Приключения Гекельберри Финна» и много других. Вся практика Госиздата показывает, что слово «буржуазная литература» давно уже перестало быть жупелом.