Кинооператоры 1960—1970-х как бы играли в русское офицерство — среди них был свой генерал, свой ротмистр, свой полковник. Они курили трубки, играли в карты, пытались жить совершенно не той социалистической жизнью, которая их окружала, привносили в неё европейский лоск. И Месхиев был одним из наиболее ярких представителей этого культурного слоя — не только кинематографистов, но всей той богемно-интеллигентной среды, которая немножко играла в джентльменство. Отсюда и увлечение охотой и охотничьими собаками, хотя он не был серьёзным охотником или собаководом — увлекался просто потому, что это было одной из неотъемлемых составляющих образа настоящего мужчины. Образа, который у него получилось создать максимально чётким и объёмным. Во всём — в быту, в увлечениях, в работе, в одежде, в манере поведения...
Его боялись и при этом любили. Он был человеком молчаливым и держащим всё внутри себя и вместе с тем необычайно темпераментным. За завесой серьёзности, таланта и успеха он тщательно скрывал свой романтизм, свою душевность. Я, например, как сын, никогда от него не видел каких-то открытых проявлений дружеских чувств, не ощущал близости, равенства. Только повзрослев, я понял, как сильно он меня любил, как переживал. А я в детстве его не любил. И нельзя винить в этом его — просто он был таким человеком. Мне удалось перенять от него много профессиональных традиций и общечеловеческих принципов, например, держать слово, соблюдать определённый кодекс чести внутри кинематографической среды, в работе стараться говорить правду. Даже на мой стиль в одежде повлияли отец и его время.
Как кинооператор Дмитрий Месхиев был фигурой весьма противоречивой. Он создал ряд замечательных фильмов, уникальных изображений, но всё равно не сотворил большого нового мира кинооператора Месхиева, как удалось это Юсову, Рербергу, Лебешеву… И на то были объективные причины — в отличие от всех этих операторов у Месхиева не было своего постоянного режиссёра. Поэтому, наверное, и не получалось развивать мастерство и навыки последовательно, шаг за шагом. Но, тем не менее, он был одним из основателей и идеологов так называемой новой операторской школы, традиции которой соблюдаются по сей день. Мой отец очень любил свою профессию и внёс в неё большой вклад. Он снимал самые разные картины — от комедии «Полосатый рейс» до глубокого фильма «Звезда пленительного счастья», и их стилистика получалась неизменно точной. Что касается последнего, то я, например, точно так и представлял бы себе XIX век. По цвету, по композиции, даже по крупности кадров. Смотришь и думаешь: «Наверное, XIX век был таким». Но это неправда — он был совсем другим. В этом и есть талант кинооператора — заставить зрителя поверить, что фильм отражает действительность.
При этом любопытно, что для большинства зрителей кинооператор — это просто человек, занимающийся съёмкой. Но если спросить у любого кинорежиссёра, какая профессия самая главная в кино, то он ответит: «Конечно, кинооператор». Даже мы, киношники, до конца не понимаем всех тех процессов (освещение, свет и тени, преломление луча и так далее), в которых разбираются операторы. Для нас они — инопланетяне. Режиссёр может придумать историю, работать с артистами, но то, как это будет выглядеть, зависит только от оператора. В этом парадокс профессии: с одной стороны, она техническая, с другой — очень творческая.
