История четырёх государственных музеев-заповедников — Петергофа, Гатчины, Царского Села и Павловска — началась с одного судьбоносного документа. В четверг, 28 марта 1918 года был издан Декрет № 331 «О передаче из Комиссариата Имуществ Республики имуществ и учреждений в дворцовых городах Советам». Подписал его председатель Совета Комиссаров Петроградской Трудовой Коммуны Г. Зиновьев. Каким образом на втором году большевистской власти этот ленинской соратник завладел такой внушительной должностью, предоставившей ему почти неограниченные полномочия? Почему уже в следующем месяце придуманная им Коммуна разрослась до Союза коммун Северной области, но меньше чем через год, в 1919-м, вся эта «коммунальная» конструкция приказала долго жить? А ещё семнадцать лет спустя сам её создатель был расстрелян и официально реабилитирован только в 1988 году…
Как и полагается настоящему революционеру, наш герой по рождению имел совсем не то имя, под которым стал известен: Евсей (Гершен) Аронович Радомышельский вошёл в историю как Григорий Евсеевич Зиновьев, став, таким образом, по имени сыном самому себе. С происхождением Евсею не повезло — пролетарием его назвать никак нельзя. Родился он в октябре 1883 года в Елизаветграде — сегодня украинский Кропивницкий — в семье содержателя питейного заведения, а затем молочной лавки. С образованием тоже было не очень: немножко гимназии, немного домашних уроков, и на этом всё — высшего образования таким как Евсей в России тогда не полагалось. С 15 лет служил приказчиком в магазине галантерейных товаров, затем перешёл в конторщики на швейном заводе. Тут-то и началось: в 1901 году Евсей стал членом Российской социал-демократической рабочей партии и под кличкой «Серая Шапка» занялся организацией кружков для рабочих. Чутьё не подвело юного революционера: через год, ещё до начала арестов, Евсей сумел бежать в Германию. Переехал в Париж, затем в Берн, где сошёлся с Лениным. После раскола на II съезде РСДРП, когда появились меньшевики и большевики, предсказуемо примкнул к ленинцам. Возникла нужда в постоянной партийной кличке. Побывал и Апфельбаумом, взяв фамилию матери, и Шацким, и Григорьевым; в итоге стал Григорием Зиновьевым.
Следующие годы он провёл, работая на русскую революцию «вахтовым методом»: приехал в Россию, позанимался годик на Украине запретными социал-демократическими делами — и на год назад, в уютную Швейцарию. Там Григорий поступил-таки на химический факультет Бернского университета, потом перевёлся на юридический, но и его не осилил — ушёл якобы из-за болезни сердца. Осенью 1905 года он уже в Петербурге пару месяцев «помутил» революцию — и обратно в Берн, лечиться. В 1906 году вновь в Петербурге и успевает везде: редактирует большевистскую газету «Вперёд», ведёт агитацию среди рабочих и студентов, работает в профсоюзах, участвует в избирательной кампании во II Думу. Партия оценила его таланты, избрав членом Петербургского комитета РСДРП. Наконец, в 1907-м на V (Лондонском) съезде Зиновьева избирают в Центральный комитет партии — это уже высшая подпольная элита, —кстати, он тогда получил больше всех голосов после Ленина. В ЦК «товарищ Григорий» останется целых два десятилетия — до самого свержения с вершин власти.
Довелось Зиновьеву пожить и на нелегальном положении; в 1908-м даже посидел пару месяцев в одиночке в «Крестах», откуда вышел только благодаря личному ходатайству главы столичной еврейской общины барона Гинзбурга. В том же году Григорий счёл за лучшее убраться подальше из империи, и до самого 1917-го жил за границей: в Женеве, Париже, Кракове, Берне — всё равно где, главное что рядом с Лениным. Действительно, в те годы они очень сблизились, вместе мотались по Европе и иногда даже подолгу жили в одной квартире. Зиновьев стал одним из любимцев вождя: сторонники называли его «оруженосцем» и «правой рукой», противники — «цепным псом». Эсер Егор Лазарев, знавший их по Швейцарии, вспоминал: «Ленин <…> стал разливать свой яд через обычный канал — через своего послушного и верного лакея — энергичного, циничного, деревянного и бессердечного опричника — “товарища Зиновьева”».
Григорий всегда и везде неизменно проводил ленинскую линию, — входя в редколлегии большевистских газет, выступая на партийных конференциях и совещаниях, участвуя в конгрессе II Интернационала, создавая партшколу во Франции, составляя проекты речей для большевиков-депутатов IV Думы…
Социалистка, впоследствии секретарь Коминтерна Анжелика Балабанова, годами наблюдавшая эту пару в действии и в Швейцарии, и позднее в Советской России, назвала Зиновьева мастером «интриг и клеветы, для которого цель оправдывала любые средства». Механизм их совместной с Лениным работы был своеобразным: «…Всякий раз, когда нужно было осуществить какой-нибудь нечестный фракционный манёвр, подорвать чью-либо репутацию революционера, Ленин поручал выполнение такой задачи Зиновьеву». Балабановой принадлежит, пожалуй, и наиболее точное определение психологической формулы столь неравных, но и неразлучных взаимоотношений вождя и его преданного ученика: «Меня часто спрашивают, как было возможным то, что Ленин, зная так хорошо Зиновьева, защищал и награждал его до конца своей жизни. Я могу лишь ответить, что в его сотрудничестве с Зиновьевым, как и в своей общей стратегии, Ленин руководствовался тем, что он считал высшими интересами революции. Он знал, что в лице Зиновьева у него есть надёжное и послушное орудие, и он никогда и на минуту не сомневался в своем собственном умении управлять этим орудием для пользы революции. Зиновьев был интерпретатором и исполнителем воли других людей, а его личная проницательность, двусмысленное поведение и бесчестность давали ему возможность выполнять эти обязанности более эффективно, чем это мог сделать более щепетильный человек».
Григорий Зиновьев во время ареста в 1908 году. Архивная фотография.
Тем более неожиданным для всех оказался конфликт внутри ЦК, грянувший в октябре 1917 года. На заседании 10 октября два члена ЦК — Григорий Зиновьев и Лев Каменев — высказались против ленинского курса на вооружённое восстание, объявив его преждевременным. «Отщепенцы» опубликовали свою позицию в меньшевистской газете «Новая жизнь». Ленин был взбешён и потребовал исключения обоих «штрейкбрехеров» из партии.
Причина гнева Ленина была не в том, что они выдали правительству план восстания — в тот момент особого секрета из него уже никто не делал. Зиновьев с Каменевым открыли массам саму возможность разногласий в партии большевиков по принципиальному моменту — а это для Ленина было неприемлемо. Ленин, хотя вскоре внешне примирился с обоими, до конца жизни помнил об этом «предательстве» бывшего ученика. Много позже в своём известном «Завещании» он заметил, что «октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью». Другие большевики наперебой обвиняли «политических близнецов» (как их называли) в «чудовищной недооценке сил революции», в «отрицании наличности боевого настроя масс», в «выжидательном фатализме» и прочих «грубейших заблуждениях». Одним словом, это был фатальный шаг в политической карьере Зиновьева, навсегда уронивший его авторитет в глазах большинства соратников.
Тем не менее, после победы в октябрьском перевороте Григорий Евсеевич, похоже, окончательно уверился, что он вышел наконец «из тени» Ленина и всё чаще позволял себе непредставимое прежде разномыслие с вождём. Настаивая на «однородном социалистическом правительстве», он в начале ноября даже демонстративно вышел из ЦК — но через три дня одумался и вернулся. Потом случаи резкого расхождения с ленинской линией будут ещё не раз.
Зиновьев считал, что его положение «второго после вождя» должно быть подкреплено соответствующим по важности постом в новом государстве. И 13 декабря 1917 года на пленуме Петроградского совета Зиновьев был избран его председателем. Теперь от самого Григория Евсеевича зависело, сумеет ли он использовать эту важную, хотя и не первостепенную должность для упрочения своего положения. Он — сумел. Именно пост председателя Петросовета стал высшей карьерной позицией в жизни Зиновьева и главным его делом — вплоть до поражения в борьбе за власть в марте 1926-го.
Лев Каменев и Григорий Зиновьев (справа). Архивная фотография
Григорий Зиновьев. Середина 1920-х годов. Архивная фотография
Когда в марте 1918 года Совнарком решил переехать в Москву, Зиновьев был резко против — ведь это означало и падение его административного статуса. Первые месяцы Григорий Евсеевич считал, что советская столица вернётся в Петроград, как только минует непосредственная опасность контрреволюции, и выступал за разделение властных полномочий между Петроградом и Москвой. Судя по его заявлениям того времени, он видел себя неким «местоблюстителем» временно покинутой столицы. Когда же через полгода выяснилось, что возвращение центральных органов на берега Невы не планируется, Зиновьев уже подготовился к этому. Не для того Григорий Евсеевич отказался сопровождать Ленина в Москву, чтобы заниматься повседневной «текучкой» городского хозяйства. Положение полновластного правителя огромного, пусть и опустошённого, но всё ещё богатого города позволило Зиновьеву приступить к реализации своих амбициозных политических планов. Он задумал сделать Петроград своей «северной столицей». Раз градоправитель — второй большевик, пусть и его город будет вторым главным городом страны, и население это примет, поскольку так будет соблюдена дореволюционная традиция двух российских столиц, хотя и в иной очерёдности.
Прежде всего Зиновьев приступил к созданию местного правительства. В Петрограде была провозглашена Петроградская трудовая коммуна — конечно, в память о Парижской коммуне. Во главе её встал Совет комиссаров, который на практике заменил Исполком Петросовета. Прежние его отделы были преобразованы в комиссариаты, среди которых были: внутренних и иностранных дел, путей сообщения, народного здравия и труда. Кроме того, Совет комиссаров делился на Большой и Малый. Первый из них рассматривал наиболее принципиальные вопросы, второй занимался текущими проблемами. Построенная громоздкая система управления постоянно видоизменялась, но при этом полностью копировала центральные органы — фактически она была противопоставлена ленинскому Совнаркому, что привносило напряжённость в отношения властей столиц.
Появилось своё правительство — нужно расширять подвластную территорию. И в конце апреля 1918 года Зиновьев добился создания небывалого прежде образования — Союза коммун Северной области, объединившего под его началом шесть северо-западных губерний. Позже добавились ещё две. Под ничем не ограниченным, самовластным управлением Зиновьева оказалось по сути личное государство, обладающее немалыми человеческими и материальными ресурсами — что не осталось незамеченным в Москве. В феврале 1919 года оба детища Зиновьева были ликвидированы — и Союз коммун, и Петроградская трудовая коммуна, вместо которой был восстановлен прежний Петросовет. Потерпев поражение, Зиновьев начал усиленно проводить в жизнь новый проект и опять добился успеха: в августе 1920 года местным съездом Советов было принято решение о слиянии губисполкома и горисполкома, что означало объединение города Петрограда и Петроградской губернии под его рукой. Честолюбивые амбиции «второго большевика» снова были на время удовлетворены...
Анархист Виктор Серж, встречавшийся в те годы с Зиновьевым, вспоминал, что тот «имел вид чрезвычайно самоуверенный. Тщательно выбритый, бледный, с несколько одутловатым лицом, густой курчавой шевелюрой и серо-голубыми глазами, он просто чувствовал себя на своём месте на вершине власти, будучи самым старым соратником Ленина в ЦК». А вот портрет председателя Петросовета, сделанный известной поэтессой Зинаидой Гиппиус: «Человек он жирный, белотелый, курчавый. На фотографиях в газете выходит необыкновенно похожим на пышную старую тётку. Зимой и летом он без шапки. Когда едет в своём автомобиле, — открытом, — то возвышается на коленях у двух красноармейцев. Это его личная охрана. Он без неё — никуда, он трус первой руки». Действительно, судя по воспоминаниям товарищей по партии, в критических случаях «диктатор» обычно оказывался не на высоте. Комиссар путей сообщения Петрограда Александр Нагловский вспоминал, что «в период опасности <…> Зиновьев превращался в растерянного, панического, но необычайно кровожадного труса».
Ещё один вождь революции Лев Троцкий, наблюдавший Зиновьева в Петрограде во время наступления белых в октябре 1919-го, отмечал: «Центром растерянности был Зиновьев. Свердлов говорил мне: “Зиновьев — это паника”. А Свердлов знал людей. И действительно: в благоприятные периоды, когда, по выражению Ленина, «нечего было бояться», Зиновьев очень легко взбирался на седьмое небо. Когда же дела шли плохо, Зиновьев ложился обычно на диван, не в метафорическом, а в подлинном смысле, и вздыхал. Начиная с семнадцатого года, я мог убедиться, что средних настроений Зиновьев не знал: либо седьмое небо, либо диван. На этот раз я застал его на диване». Думается, именно благодаря этой черте его натуры «красный террор» в зиновьевском Петрограде начался раньше, чем в других городах, и применялся особенно широко и жестоко.
В своём неуёмном стремлении во всём «догнать и обогнать» Москву Зиновьев и продвинул решение, положившее начало созданию государственных музеев-заповедников в пригородах Петрограда. Упразднив в марте 1918-го Декретом № 331 городовые ратуши со всеми учреждениями в дворцовых городах Павловске, Петергофе, Царском Селе,
Григорий Зиновьев среди делегатов II Конгресса Коминтерна. Также присутствуют: Карл Радек, Максим Горький, Владимир Ленин, Николай Бухарин, Мария Ульянова. Архивная фотография
Гатчине и Ораниенбауме,возглавляемый Григорием Зиновьевым Совет комиссаров Петроградской трудовой коммуны ликвидировал и соответствующие дворцовые управления, а все их здания и службы передал в ведение местных Совдепов. Уже 18 мая в Большом Петергофском дворце побывала первая экскурсия, на следующий день был открыт для посетителей Гатчинский дворец. Постепенно бывшие царские резиденции превратились в музейные комплексы. В порыве безудержного популизма Зиновьев и правда оказался в этом деле застрельщиком — декрет московского Совнаркома о национализации имущества низложенного императора появился лишь 13 июля того же года.
В границах города и области авторитет Григория Евсеевича был неоспорим: во всех административных конфликтах он «съедал» всякого, кто пытался действовать на своём посту, ориентируясь только на Москву — без оглядки на него. Таких людей он целенаправленно удалял из своей «северной столицы». Авторитарный режим личной власти, созданный в Петрограде Зиновьевым, опирался на клан, построенный на родственных связях и личной преданности хозяину. Зиновьевская родня — первая и вторая жёны и их братья — занимала высокие посты в городе, сложные семейные связи объединяли и многих ответственных работников зиновьевского Петрограда. Через несколько революционных лет вся городская верхушка, как партийный, так и советский аппарат, состояла из «своих людей» — сторонников и единомышленников Зиновьева, во многом благодаря которому он и удерживался у власти. Эти же люди поддержали Зиновьева в 1925—1927 годах, когда началась его борьба со Сталиным. Их стараниями в Петрограде насаждалось даже некое подобие «культа личности» Зиновьева — он безудержно прославлялся в печати, его портреты смотрели с множества плакатов и открыток, его именем назывались университеты и даже кинотеатры.
Тем не менее, авторитет Григория Евсеевича среди рядовых партийцев, не входящих в его клан, был невысок: он не являлся блистательным лидером как Троцкий, не обладал высокой культурой как Каменев, не слыл гуманистом как Луначарский. Характерен отзыв сотрудницы Коминтерна Айно Куусинен, проработавшей несколько лет под его началом: «Личность Зиновьева особого уважения не вызывала, люди из ближайшего окружения его не любили. Он был честолюбив, хитёр, с людьми груб и неотёсан. Большинство женщин испытывало к нему неприязнь: это был легкомысленный женолюб, он был уверен, что неотразим. К подчинённым был излишне требователен, с начальством — подхалим».
Амбиции Зиновьева на самом деле были огромны: он рассчитывал использовать положение главы «красного Петрограда» как таран для достижения в своё время высшего поста в советском государстве. И пока Ленин был в силе, всё вроде шло к тому: в марте 1919-го Зиновьев стал председателем Исполкома Коммунистического интернационала и кандидатом в члены Политбюро ЦК, в марте 1921-го вновь был избран членом ЦК. Григорий Евсеевич считался одним из главных теоретиков партии, именно он выступил с отчётным докладом ЦК на XII и XIII партсъездах в 1923-м и 1924 году. Но после смерти Ленина всё изменилось. К высшей власти стал пробиваться Сталин, а в аппаратных интригах Зиновьев ему не был ровней. Сначала «тройка» — Зиновьев, Каменев, Сталин — «валили» Троцкого, затем «объединённая левая оппозиция» во главе с Зиновьевым, Каменевым и Троцким сражалась уже со Сталиным. Но они очень недооценили Кобу. В марте 1926-го Зиновьева сняли с поста председателя Ленсовета, в июле вывели из членов Политбюро ЦК, затем из ЦК, и, наконец, из партии. В августе 1936-го он был расстрелян. К этому времени «ленинградская оппозиция» была давно разгромлена; началась эра «великого города с областной судьбою».
