Обрамлённые зелёной рамой берегов, заросших тенистыми ивами, два острова с павильонами, удивительными по красоте и гармоничности, кажутся странными пришельцами, гостями из далёкого прошлого на фоне типичной городской застройки послевоенного времени. Она вплотную подступила к границам старого парка. Это осколки золотого века Петергофа середины XIX века, почти полностью уничтоженного во время немецкой оккупации, чудом сохранившиеся и бережно отреставрированные.
A-propos:
Ирина АнатольевнаРудоквас — хранитель музейных предметов отдела «Музеи Колонистского парка и Стрельны» Государственного музея-заповедника «Петергоф».
Кажется, воды Ольгина пруда, как воды Леты, стирают память о горе и несчастье. Здесь почти физически ощутим отрыв от пространства и времени, изолированность от земной суеты. Не случайно слово «изоляция» происходит от итальянского isola — «остров». Время здесь словно застыло и замерло на пике своего расцвета.
Петергоф часто именуют русским парадизом. В продолжение европейской утопической традиции парадиз должен обладать своими «островами блаженных», счастливыми островами или, как называли их римляне, fortunatae insulae. Древний миф повествует о таинственных островах, лежащих далеко-далеко на западе, где по преданию царит вечная весна, и где среди роскошных цветов и дерев живут герои, над которыми не властен неумолимый Хронос.
У волшебных островов много имён: далёкая Ультима Туле, загадочная северная Гиперборея с садами Гесперид. Там растут золотые яблоки, которые дарят вечную молодость и бессмертие. Предание о земном рае стало устойчивым архетипом. Это вечный образ обетованной земли, к которой стремится и по которой тоскует человеческая душа. В русском искусстве XIX века, как поэтическом, так и садово-парковом, земным Эдемом часто воспринималась Италия, наделённая эпохой романтизма идеальными чертами.
Мечта об Италии и волшебных райских островах в Петергофе облеклась в кровь и плоть благодаря счастливому тандему просвещённого заказчика и талантливейшего художника — императора Николая Первого и архитектора А. Штакеншнейдера.
Николай Павлович в течение тридцати лет своего правления неустанно и неутомимо заботился о преобразовании любимой летней резиденции, создавая в Петергофе свой идеальный мир. В 1838 году, когда Колонистский парк начинал создаваться, и из болотистой местности стали только-только проступать черты будущей петергофской Италии, царь уже предвосхищал будущие красоты этого места. В письме к великому князю Александру Николаевичу, который путешествовал в это время по северной Италии и восхищался великолепием озёр Ломбардии — озером Комо и Маджоре с островами Белла и Мадре, государь писал: «Запасной пруд! — море, более Царского Села и не менее Гатчины; прелесть. Два острова — один Трувелира, другой я отдал сёстрам, будут прекрасны».
Блестящее воплощение императорской воли Штакеншнейдером — одним из лучших мастеров исторических стилей, виртуозным зодчим и декоратором, тонко понимавшим замыслы царя — стало залогом создания в 1840-х годах двух подлинных жемчужин романтического Петергофа эпохи его золотого века — Царицына и Ольгина островов, которые стали сравнивать с прославленными Барромейскими островами.
Фонтан «Нарцисс» перед Царицыным павильоном. Фотография Юрия Молодковца
Nota bene
Острова, острова, острова…
Стадо белых коней Посейдона.
От земных вас корней оторвав,
Он свои навязал вам законы.
Возвращает преданий прибой
Чудеса, что ушли безвозвратно,
И как будто ведёт за собой
В лабиринты времён Ариадна.
Александр Немировский
Я посещал тот край обетованный,
Где золотой блистал когда-то век,
Где, розами и миртами венчанный,
Под сению дерев благоуханной
Блаженствовал незлобный человек.
Афанасий Фет
Такие разные, но дополняющие друг друга, два острова объединены общей итальянской темой, являют собой образ разных эпох — Италии античной и Италии XIX века. Недаром в императорской семье острова иногда именовали Помпеями и Палермо. Их объединяет также то, что они оба подарены прекрасным дамам — императрице Александре Фёдоровне и её средней дочери великой княгине Ольге Николаевне.
Отдалённые от взоров водой, укрытые зелёными кулисами деревьев, острова-сады для многих по-прежнему являются в своём роде horti secreti, секретными садами. Несмотря на то, что музеи на островах открыты ещё в 2005 году, на публикации исследований, посвящённых этим садовым ансамблям, некоторые жители Петергофа, впервые оказавшись здесь, выражают безмерное удивление: они не подозревали, прогуливаясь ежедневно по берегам Ольгина пруда, какую волшебную уникальную атмосферу таят острова внутри, какие сокровища хранят.
Так, Царицын остров с павильоном в помпеянском стиле с «древнеримскими» садами, окружающими его, создаёт иллюзию «живой античности», воскресших из пепла Помпей, каким видел их XIX век. Великолепная и многообразная коллекция парковой скульптуры, редкие растения и благоухающие цветники регулярных садов — подобие садов античного Рима — стали прекрасным обрамлением для маленькой виллы, убранство которой словно бы иллюстрирует строки Шиллера.
Грандиозное археологическое событие — начало раскопок в 1748 году Геркуланума, Помпей и Стабии, погибших в 79 году н.э. во время извержения Везувия, широко распахнуло окно в мир древнего Рима, явив изумлённым взорам всё многообразие его культуры и искусства, но также и его повседневного быта. Как ни парадоксально, мёртвые города открыли живую древность. Мощь импульса от этого открытия отозвалась в европейской культуре многими волнами влияния, которые, как круги на воде, разошлись отзвуком более чем на столетие. Интерес к Помпеям то затихал, то разгорался с новой силой. Эпоха романтизма заново перечитывала, казалось, хорошо знакомые страницы античной истории и рисовала классическую древность в новых образах в надежде познать её дух.
В 1820–1840-х годах увлечение древними городами вспыхнуло с необычной яркостью: виной тому сразу несколько культурных событий, почти одноимённых. В 1825 году впервые на сцене прозвучала феерическая опера Джованни Пачини «Последний день Помпеи», через несколько лет, в 1830–1833 году вдохновлённый этим произведением Карл Брюллов создал своё монументальное полотно с тем же названием, а в 1834 году вышел в свет роман английского писателя Эдварда Бульвер-Литтона «Последние дни Помпеи».
Воскресший интерес к этой теме отразился и в архитектуре: в 1830-х годах прусский кронпринц Фридрих-Вильгельм, старший брат императрицы Александры Фёдоровны, строил с архитектором К. Шинкелем комплекс Римских купален, в 1840 году баварский король Людвиг Первый заказал придворному зодчему Фридриху фон Гертнеру в Ашаффенбурге знаменитый «Помпеянум». Используя приём прямого цитирования, он создал копию дома Диоскуров в Помпеях.
Строительство Царицына павильона А. И. Штакеншнейдером — прямое продолжение этой культурной линии «игры в классику», когда античность, освободившись от оков классицизма, его помпезности и формализма, как бы спускается с пьедестала, становится с современностью на равных и позволяет примерить её на себя.
Как архитектурное сооружение, Царицын павильон не совсем обычен для Петербурга, в котором привычным эталоном являются традиции высокого классицизма: он одновременно их продолжение, но и отказ от них. В арсенале зодчего весь архитектурный репертуар, но из классических элементов он создаёт принципиально новый тип здания. Оно ассиметрично, с разноликими фасадами, состоящее из нескольких разновысотных объёмов с башней-бельведером. Павильон буквально слит с островными садами и парковым пейзажем в единое неделимое целое множеством переходных элементов: лоджиями с мраморными колоннами, террасами, портиком, перголами. Здесь есть и маленький античный храм с целлой и принаосом, и классический атриум, и внутренний садик, отделённый от острова сплошной стеной — интерпретация темы перистиля. Акротерии на фронтонах в виде изящных чугунных пальметок — характерный штрих, который Штакеншнейдер будет повторять и в других своих архитектурных работах. Ордерная система используется мастером во всём многообразии — элементы дорического, ионического, коринфского ордеров причудливо сочетаются в экстерьерах и интерьерах павильона. Однако этот эклектизм нисколько не нарушает общую гармонию, напротив, он только усиливает ощущение общей соразмерности и уютности «античного дома».
Мастерски архитектор использует естественное освещение как особый художественный приём. Ни одно помещение павильона не имеет верхнего света: комнаты освещаются множеством широких дверей и окон. Так, столовая Царицына павильона, подобно триклинию в описании Лаврентинума Плиния Младшего, освещается в течение всего светового дня: солнце обходит комнату по кругу, поочерёдно заглядывая в окна и двери, выходящие на четыре стороны. Особенное предпочтение отдаётся западному закатному солнцу, которое, отражаясь в водах Ольгина пруда, щедро дарит свет в долгие летние вечера, проникая потоками в Гостиную, кабинет императрицы, внутренний сад.
Атриум освещён только сквозь стеклянную призму светового проёма в кровле. Поэтому Штакеншнейдер осознанно определил место установки мраморной скульптуры для придания ей особой эффектности, используя эту особенность освещения. Четыре мраморные статуи: уменьшенная копия Гебы А. Кановы, «Данаида с распущенными волосами» Х. Д. Рауха, копия «Дирки» Л. Бартолини и «Психея с бабочкой» Ч. Баруцци были расположены архитектором по разным сторонам бассейна — имплювия — с тем, чтобы в разное время дня каждая скульптура была освещена словно софитом потоком солнечного света. В круге солнца в предвечерние часы оказывается юная Психея Баруцци — каррарский мрамор, пронизанный и оживлённый солнцем, словно бы сам излучает свечение.
Для создания неповторимой атмосферы помпейского дома по желанию государя А. И. Штакен-шнейдер использовал подлинные древние артефакты, вживлённые, инкорпорированные в новую архитектурную ткань. Антики использовались не как экспонаты, а как функциональная составляющая интерьера. Они стали неотъемлемой, органичной частью нового здания, получили вторую жизнь, второе дыхание, но, в то же время, присутствие подлинных древностей наполнило новый архитектурный контекст аутентичным звучанием. Такими артефактами в Царицыном павильоне стала древняя напольная мозаика в Столовой, единственная в Санкт-Петербурге и в России напольная мозаика, ведущая своё происхождение из древних Помпей, и витые мозаичные колонны XIII века в кабинете императрицы Александры Фёдоровны.
Украшенный этими редкостями Царицын павильон впервые встречал свою владелицу 19 августа 1844 года. В этот день император привёз свою супругу на остров и повелел именовать его Царицыным. Дата была выбрана не случайно: отмечался праздник Преображения, который совпадал с днём рождения старшей дочери Марии Николаевны, а также первый день после снятия траура по младшей дочери Александре Николаевне, скончавшейся летом 1844 года.
Преображённый остров и новый парк по мысли супруга должны были смягчить горе императрицы. И Александра Фёдоровна действительно привязалась к этому месту: камер-фурьерские журналы изобилуют сообщениями о частых визитах царицы на свой остров. Она приезжала сюда на утренний фриштык или вечерние чаепития, проводя время в узком кругу близких людей. Уютный и приватный мир романтического острова, где всё: архитектура, скульптура и сады, говорило на понятном и милом ей языке, полном культурных кодов и аллюзий, был ей, впитавшей поэзию Шиллера и Жана Поля, особенно дорог. Однако в особых случаях остров и павильон переставали быть местом уединения, но становились центром праздничного великолепия и менялись до неузнаваемости, озарённые светом многих тысяч цветных шкаликов. Праздники в Колонистском парке — это особая и, пожалуй, самая красивая страница истории как Царицына, так и Ольгина острова, которой посвящены многие воспоминания современников, статьи и исследования.
Ольгин остров, расположенный несколько западнее Царицына, совсем иной. На контрасте с соседним кажется, что он менее наряден. Здесь нет обилия скульптуры, фонтанов, причудливых цветочных партеров. Но, перейдя на остров через лёгкий понтонный мост, оказываешься в плену прелестного сада с зелёными лужайками и извилистыми дорожками, обсаженными рабатками с клубникой и садовой земляникой, величественными многоствольными дубами, которые много старше острова. В центре сада, который трактуют как воплощение Элизиума из «Новой Элоизы» Руссо, на высоком гранитном пьедестале — великолепная бронзовая статуя Венеры, развязывающей сандалию, мраморный оригинал которой изваян И. П. Витали. Ничто не отвлекает взор от её безупречной грации и красоты.
Но, конечно, главной доминантой его является павильон-башня, будто бы вырастающий из воды. Уместнее было бы его представить на берегу Неаполитанского залива, чем в холодном Петербурге. Трёхэтажная южно-итальянская torre на массивном каменном цоколе, с плоской кровлей-бельведером и трельяжной решёткой, словно бы сошла с акварелей и рисунков Сократа Воробьёва из его Итальянского альбома. Балконы, террасы, закрытая лоджия над водой, лестница-пристань, к которой причаливали лодки-гондолы, соединяют павильон с широкой гладью Ольгина пруда и живописными берегами Колонистского парка.
Создателем проекта здания также стал А. И. Штакеншнейдер. Весной 1846 года из Палермо вернулся одобренный императрицей план здания, которое следовало возвести к 1 (13) июля 1846 года, ко дню свадьбы великой княжны Ольги Николаевны и наследного принца Вюртембергского Карла. Остров и павильон должны были стать свадебным подарком дочери. Когда в Петергофе отгремели торжества и подарок был сделан, остров получил новое имя — Ольгин. Также стал именоваться пруд.
Идея павильона кроется в тех названиях, которые давали ему владельцы — «Итальянский домик», «Оливуцца»: романтический павильон должен был стать хранителем памяти о счастливой поре зимы 1845 года, проведённой Олли вместе с матерью в Палермо, где она стала невестой. Её нежным образом навеян и скромный, но исполненный изящества и изысканности декор комнат павильона. Все этажи миниатюрного домика наполнены воздухом и светом, который широким потоком льётся в окна и двери. Сквозь них открывается взгляду некогда завораживающая перспектива на Колонистский и Луговой парк, ныне, увы, искажённая массовой застройкой.
Nota bene
Кровли вперёд выдаются, навес образуя над ними,
Комнат нарядных кольцо весь опоясало двор…
Глянь, как стройно вокруг стоят красивые скамьи,
Пол, возвышаясь, блестит от разноцветных камней.
Свежи ещё на стене огневые, пышные краски,
Где же художник, ужель только что кисть отложил?
В пляске несётся вакханка; там — нежится в полудремоте,
И притаившийся фавн жадно глядит на неё;
Здесь она горячит кентавра и, на колене
Стоя одном лишь, бьет тирсом его по хребту.
Отрок, что же ты медлишь? Здесь много сосудов красивых,
Свежей воды зачерпни, дева, в этрусский кувшин.
Здесь и треножник, стоящий на сфинксах крылатых, — живее
Уголья вздуйте, рабы, и разожгите очаг!
*Фридрих Шиллер
На обложке: Вид с башни Царицына павильона на Собственный сад Александры Фёдоровны на Царицыном острове. Фотография Юрия Молодковца.
