Вдруг дверь резко открывается и входит наша классная руководительница с сияющей улыбкой:
— Дети! Сегодня уроков больше не будет! Мы идём собирать листья на Пискарёвское мемориальное кладбище! Последние слова были не услышаны за возгласами «ура-а-а-а!» и топотом 28 пар ног. Куда мы поедем, было тогда не важно, главное — сегодня уже не надо будет сидеть за партой или стоять у доски с мелом в дрожащей руке.
Всем классом в куртках нараспашку мы шумной толпой забрались в автобус номер 178. Сразу создав давку и галдёж, вызвали недовольство всех сидевших в автобусе пассажиров.
— Вы куда едете такой большой компанией? — поинтересовалась пожилая женщина. У большинства из нас, кто услышал этот вопрос, на лице появилось выражение глупого удивления...
И действительно, куда мы едем? Тут все начали вспоминать, что же сказала учительница. Кто-тоз акричал «листья собирать!», кто-то сказал: «На субботник!», а кто-то вспомнил вдруг слово «кладбище»...
— А вы знаете, что это за место? — серьёзно спросила та самая женщина, поняв, что речь идёт о Пискарёвке. Но продолжения мы уже не услышали, так как надо было выходить из автобуса.
В предвкушении весёлого дня с киданием друг на друга осенней листвы, битвой на граблях и прочими затеями детского субботника мы, громко обсуждая эту будущую «работу», зашли в прохладное здание музея. Тут же на нас зашипела классная, и мы молча замерли перед возникшим как из-под земли экскурсоводом. Медленно погружаясь в изучение страшного периода в жизни Ленинграда — блокады, мы, втягивая головы в плечи, постепенно продвигались вдоль больших чёрно-белых фотографий к копиям страниц знаменитого дневника Тани Савичевой...
И я уже не слышала больше ни про 125 граммов хлеба, ни про голод, ни про погибших сотен тысяч людей во время блокады — до конца экскурсии раздавался только громкий стук моего сердца. Это ощущение потрясло меня до такой степени, что стук сердца, как метроном, до сих пор возникает вдруг в моей голове, когда я вспоминаю эти тридцать минут, проведённых в музее на Пискаревском кладбище.
Мы вышли из здания Пропилей молча, совершенно потрясённые увиденным и услышанным. Даже задира Гришка шёл, опустив голову. Помню, меня удивили два необычных дерева, посаженных с двух сторон у Пропилей. «Тоже плачут...» — подумала я. Потом, став ландшафтным архитектором и множество раз проходя или проезжая мимо этих деревьев, определила, что это вязы так называемой «плакучей формы», выращенные методом прививки.
Нам выдали грабли, расставили у могил. Есть на территории кладбища одно удивительное место, где как раз мы и собирали листья, — там растут берёзы на захоронениях, между могилами и прямо в проходах. Их никто специально так не сажал.
Это деревья, которые выросли после того, как были наполнены и засыпаны могилы. Выглядит это немного странно, но очень красиво и естественно. А ровные стриженые газоны осенью покрываются золотыми россыпями листвы, что искажает геометричность и строгость планировки кладбища.
Нашей задачей как раз и было убрать это природное искажение. За всё время работы ни у кого из ребят не возникло желания покидаться листвой, пошалить в собранных кучах или погоняться с граблями друг за другом. Я помню, что подошла к одному из гранитных камней, где были выбиты цифры «1942», и долго смотрела на две красные гвоздики.
Белоствольные деревья стояли среди могил как неподвижные посетители кладбища, скорбящие по погибшим. А листья тихо падали и падали с берёз как золотые капельки миллионов слез, выплаканных по безвременно ушедшим...
a propos
Елена Олеговна Штиглиц — директор фонда «Наследие барона Штиглица», ландшафтный архитектор, автор идеи и организатор фестиваля «Императорские сады России», состоит в Ассоциации ландшафтных архитекторов Санкт-Петербурга, в Обществе изучения русской усадьбы и Федерации конного спорта России.
nota bene
На обложке статьи — Пискарёвское мемориальное кладбище. Снимок сделан через пламя Вечного огня. Фотография Юрия Молодковца
