Хранитель

У главного хранителя в подчинении есть целый ряд структур. Весь учёт музейных экспонатов находится в ведении главного хранителя. Отдел научной документации занимается документальным оформлением всего, что связано с экспонатами. Ведь у нас такое количество экспонатов, что если ты с полки достал какой-то предмет и нигде не отметил, что ты его переложил куда-то или отправил на выставку, то очень скоро мы запутаемся и уже ничего не сможем найти. Уехала вещь на выставку, вернулась с выставки, передана на фотографирование, на реставрацию, в лабораторию научно-технической экспертизы — всё, что с ней происходит, фиксируется в отделе научной документации. Наверное, это и есть главное направление, которым занимается главный хранитель, хотя и не самое большое по времени.

В отделе научной документации занимаются приёмом на постоянное хранение новых экспонатов, сверками коллекций, временными выдачами. Количество бумаг — как в бухгалтерии, только мы считаем не деньги, а — слава Богу! — экспонаты. Здесь же в отделе существует сектор, который занимается нашей электронной базой данных. Это огромная, совершенно отдельная область нашей деятельности. Эрмитаж ведёт эту работу плотно с 2002 года, когда было принято решение в пользу американской программы Gallery Systems. В ней мы работали больше пяти лет, пока не поняли, что нас не устраивает только электронный каталог, и нужно весь сложный документооборот связать с базой экспонатов. Нашли программу, которая используется во многих российских музеях, — КАМИС, или Компьютерная Автоматизированная Музейная Информационная Система. Мы получили серьезное финансирование от правительства Российской Федерации на развитие этого направления. Структура нашей электронной базы данных достаточно сложная. В карточке каждого экспоната имеется более 25 полей с различной информацией о предмете, об авторстве, материале, технике, сохранности, размерах, происхождении, способе поступления в музей и так далее.

В ведении Главного хранителя также находится отдел научной реставрации и консервации музея. Это огромная и очень важная часть нашей жизни: отдел состоит из 14 лабораторий, соответствующих различным коллекциям нашего музея: это живопись, графика, ткани, предметы из органических материалов, витражи, керамика, металл, драгоценные материалы, фотографии, часы и музыкальные механизмы, скульптура и цветной камень, кареты, люстры. В отделе работает 170 человек — это первоклассные специалисты, большинство имеют высшую или первую квалификационные категории. Реставраторы работают очень творчески, устраивают мастер-классы, участвуют в международных выставках и презентациях, придумывают новые методики реставрации.

Животрепещущая тема — восстанавливать вещь или оставить как есть. Когда в одной профильной лаборатории набралось достаточное количество вещей, нуждающихся в реставрации, организовывают реставрационную комиссию. В состав её входят как хранители, так и реставраторы, и они обсуждают реставрационное задание: насколько можно и нужно внедряться в эту вещь. Есть ли угроза сохранности, если мы только поверхностную реставрацию проведём, или нужно делать что-то более глобальное, — всегда сложный и мучительный вопрос, который вызывает массу дискуссий, иногда очень бурных. Например, на выставке «При дворе российских императоров» были платья двух последних императриц, которые покрыты большим количество стекляруса. Основа очень тонкая, и если платье складываешь, стеклярус зацепляется за соседнюю половинку, то есть платье само себя начинает рвать. Некоторые платья были созданы только для одного раза, некоторые бытовали достаточно долго. Прошло много времени с начала хранения, платья перекладывали, проверяли. И основа часто была в таком состоянии, что сохранять её было абсолютно бесполезно. Наши потрясающие рукодельницы в лаборатории реставрации тканей иногда полностью меняют основу, восстанавливая досконально все подлинные декоративные элементы предметов.

Такая же история была с реставрацией Пет-ровского (Малого тронного) зала. Этот зал обшит лионским бархатом, в одном углу сохранилась марка мануфактуры и год исполнения работы. Стены были темно- красного «тяжелого» цвета, на них такие же темные, почти чёрные вышитые орлы и другие декоративные детали, выполненные на лионской мануфактуре в середине XIX века. Если посмотреть фотографии двухгодичной давности, видно, что бархат истлел настолько, что были дыры на стенах. Наши замечательные научные сотрудники вместе с реставраторами обнаружили, что эта мануфактура, которая существовала в XIX веке в Лионе, до сих пор существует, и они до сих пор производят тот же самый бархат, по тем же самым технологиям, из того же состава материала. В архиве этой мануфактуры нашли наш заказ: метр на метр, расшитый орлами. Выяснилось, что он не бордовый, а красивого ярко-красного имперского цвета, и орлы не серебряные, а золотые. Поскольку основа под орлами была из материала, который выделял небольшое количество серы, всё это золотошвейное шитьё с годами потемнело. На мануфактуре сами не знали, что у них сохранился образец нашего заказа с XIX века. Его привозили сюда на высочайшее утверждение, и в книге сохранился номер нашего заказа. Мы решили проводить реставрацию этого зала к 250-летию, и заказали у них новый бархат. Могли, наверное, заказать и орлов, но решили, что в таком случае получится совсем новодел. Со старой основы, с огромных планшетов семиметровой высоты отпороли орлов и массу декоративных деталей, больше девяти тысяч предметов вышивки. Лазером в лаборатории реставрации драгоценных металлов все ниточки были очищены, потом специальным образом каждая ниточка была укреплена, в местах, где они замохрились или отпоролись, и пришиты на новую основу.

Хранителю обязательно нужна любовь к вещам. Если ты эти вещи не любишь, не чувствуешь, если ты их проблемы не пропустил через себя, то с вещами очень тяжело работать. Мне кажется, они все живые. Я не очень люблю это слово, но у музейных вещей, особенно у произведений искусства, безусловно, есть своя энергетика. То, что закладывал автор — даже не великий художник, а мастер или ремесленник, который создавал керамическое блюдо, или ковровщица, которая плела этот ковер, — они оставили какую-то часть души в этой вещи. И если хранитель это чувствует, если он переживает за свои вещи как за своих детей, то это хороший хранитель и у него всё будет хорошо. Это видно по хранителям. У нас 230 хранителей, и это люди, беззаветно преданные своей работе.

В некоторых музеях хранитель — это только хранитель. На мой взгляд, отделять его от научного сотрудника не совсем верно, потому что хранитель получается кладовщиком. В Эрмитаже найдено очень удачное, думаю, сочетание — у нас нет хранителей — не научных сотрудников, и все хранители занимаются теми коллекциями, которые они хранят, с научной точки зрения. Это замечательно, потому что история вещей, аналогии, непосредственно связанные с этими вещами, история происхождения — это масса всего, что знает хранитель, он чувствует эти вещи и и изучает их с научной точки зрения. Сотрудники активно участвуют в международных конференциях, пишут много каталогов, статей, монографий. Например, хранитель тканей русского отдела Нина Ивановна Тарасова была куратором роскошной выставки «При дворе российских императоров» и нашла массу архивных документов, связанных с экспонатами, имен людей, которым принадлежали костюмы, их фотографий, родственников, потомков, которые сейчас живы и приехали на открытие выставки. Парадные мундиры служителей приобрели лица, перестали быть очень красиво оформленной исторической холодной вещью.

Автор этого текста — заместитель генерального директора Эрмитажа, главный хранитель. Закончила кафедру археологии исторического факультета Ленинградского Государственного университета в 1983 году. Занимается археологией средневекового Крыма. С 1989 года руководит Южно-Крымской археологической экспедицией Государственного Эрмитажа. Автор более 50 научных работ по археологии Крыма.