• Текст: Нина Филюта
  • N 69/83

Маскировщик Борис Смирнов

Страница, вырезанная из довоенного немецкого журнала: африканцы раскрашивают свои тела для ритуального танца. Но та же «хищная» расцветка позволяет им полностью сливаться с окружающей средой. Мимикрии способствуют головные уборы и юбки из пальмовых листьев. Следом — фрагмент из лондонской газеты, датированный апрелем 1937-го, с изображениями «камуфляжа» насекомых. Притворяющийся сухой веткой богомол. Бабочка, крылья которой не видно на фоне древесной коры. Дальше — обрывок газеты с фотографией, запечатлевшей момент выступления берлинского варьете. Танцоры в светоотражающих костюмах, двигаясь в полной темноте, создают обманчивые иллюзии. С этих, на первый взгляд, не слишком серьёзных картинок начинается военный архив художника Бориса Александровича Смирнова. Несколько картонных папок, внутри которых — материал, уникальный во всех отношениях.

Архитектура, художественное стекло, фотография, книжная графика, промышленный дизайн, — это лишь несколько областей, в которых проявил себя Борис Смирнов — художник универсальный, многогранный, человек-уникум.

В 1930-х он совместно с Борисом Крейцером спроектировал кинотеатр с фасадом в виде букв «КИНО», напоминающим знаменитую надпись Hollywood — проект, по понятным причинам, не был осуществлён. Затем «ушёл» в детскую иллюстрацию, рисовал для журналов «Чиж» и «Ёж». Участие Бориса Смирнова в событиях военного времени заслуживает отдельного и пристального внимания: в 1942–1945 годах он отвечал за маскировку кораблей Балтийского флота, и эта страница его биографии достойна экранизации. 

Едва пережив блокадную зиму 1941–1942 годов, он приступает к работе в маскировочной лаборатории штаба Краснознамённого Балтийского флота. В архиве — редкие документы военных лет: «Удостоверение, выданное художнику-архитектору т. Смирнову Б.А. в том, что ему поручено по заданию штаба КБФ произвести подбор и ознакомление с материалом по вопросу маскировки кораблей» и «пропуск на право прохода по городу Ленинграду с 22 часов вечера до 5 часов утра». Впрочем, главной «привилегией» инженер-капитана Смирнова было официальное разрешение на фотосъёмку. Весной 1942-го Борис Александрович изучает военные архивы, организует курсы для командиров кораблей КБФ.

Маскировка — сложное дело, уже в Первую мировую она не ограничивалось одной лишь маскировочной сеткой. Офицер британского флота Норман Уилкинсон «декорировал» корабли многоцветными абстракциями в духе кубизма, красил их ассиметричными полосами. «Живопись» Уилкинсона в какой-то мере защищала от торпед, запускаемых с подлодок, но стала совершенно бесполезна с появлением эффективной авиации.

В блокадном Ленинграде для маскировки военных и гражданских объектов использовался весь арсенал доступных средств. На крышах действующих предприятий — фабрик и заводов — возводили фанерные города-обманки. С большой высоты они действительно напоминали жилые районы. В этой связи примечательна история с крейсером «Киров». Он стоял на Неве, накрытый маскировочной сеткой, а неподалеку от него, у Дома учёных, располагался тщательно замаскированный сухогруз — дублёр, который и подвергался яростным атакам с воздуха. 

Лаборатория штаба КБФ работала в Ленинграде, Кронштадте, Ленобласти. При участии Бориса Александровича были замаскированы линкор «Октябрьская революция», крейсер «Максим Горький», лидер эскадренных миноносцев «Минск», эсминцы «Грозящий» и «Опытный», канонерская лодка «Красное Знамя», многочисленные катера, тральщики, подводные лодки.

Специалисты знали, что немецкие самолёты-разведчики распознают маскировочную сеть по наличию в ней ненастоящих или увядших растений. Учёные-ботаники разработали технологию консервирования срезанных ветвей и даже срубленных деревьев, благодаря которой растения долго сохраняли естественный цвет. В деле маскировки также нельзя было использовать обычную краску, нужна была специальная, недешифруемая. Её производство наладили на одном из ленинградских химических заводов. Разработка колеров камуфляжных красок осуществлялась под руководством Смирнова. Художник вспоминал историю, связанную с эсминцем «Опытный». Корабль стоял у причала сталелитейного завода «Большевик». В маскировочной лаборатории было принято решение замаскировать и эсминец, и завод под единый жилой квартал. С этой целью построили бутафорскую улицу: она пересекала проспект Обуховской Обороны, территорию завода и сам корабль. Занимаясь маскировкой, Борис Александрович демонстрировал неординарность художественного мышления. Использовал неожиданные, иногда совершенно парадоксальные решения, смело оперировал различными материалами, превращая военные корабли в своеобразные арт-объекты.

Среди сохранившихся в домашнем архиве документов — таблица «Колера камуфляжных красок для кораблей КБФ на 1944 год». Тёмно-шаровый, шаровый, светло-шаровый, палубная краска (чёрный с синим и белым), серо-синий, серо-голубой, серо-зелёный. Восемь спасительных оттенков, разработанных масклабораторией штаба КБФ. Под каждым — коэффициент светоотражения. В той же «Папке для бумаг» — «Номограмма дальности видимости предметов», чертёж установки «Искусственная дымка», вырезки из профильных военных изданий Германии, Британии, США, — всё про маскировку кораблей, самолётов, ангаров, а ещё обрывки трофейной карты побережья Балтийского моря от Кенигсберга до Рюгена и Ростока, кадры аэрофотосъемки — с аэродромами и портами. Записки, черновики, многочисленные рисунки, расчёты, планы-конспекты обучающих занятий, с которыми Борис Смирнов выступал перед офицерами и мичманами. Наука маскировки с художественными отступлениями, превращающими её в высокое искусство.

Подводные лодки полностью сливаются с неровными очертаниями берегов, становясь их продолжением. Через палубу корабля, как ни в чём не бывало, проходит извилистая просёлочная дорога и упирается в бутафорский дощатый фасад. Суровые декорации войны. Единственная возможность дезориентировать врага и спасти стратегически важные объекты от воздушных бомбардировок.

Смирнов не только разрабатывал проекты, но и осуществлял контроль выполнения. В одном из его рапортов читаем: «Кронштадт, Кроншлот, 27–31 июля 1943 года. На дивизионе БТЦ, базируемом в Кронштадте, по приказу командира дивизиона палубы не окрашиваются, все блестящие и медные приборы и части их не окрашиваются и чехлами не накрыты, повешены спасательные круги, ярко выкрашенные белым и красным. Камуфляжная краска по колерам совершенно не соответствует проектам…». Другой рапорт оптимистичнее: «Новая Ладога, 23 января 1943 г. Корабли на реке Волхов в основном можно считать замаскированными...».

В начале 1980-х художник дал интервью, в котором поделился подробностями военных событий:

«Ленинградский фронт для кораблей был определён тремя акваториями — Финский залив, Нева и Ладога. Каждая имела свою специфику. Я находился несколько месяцев на острове Лавенсари (с 1951 года — о. Мощный), где занимался вопросами подготовки уходящих на работу подводных лодок и торпедных катеров, которые действовали в этом районе.

По ночам немцы бомбили. Лёд раскалывался, открывая возможность нашим кораблям и баржам перевозить войска, автомобили, артиллерию. Это интересное обстоятельство. Мы закрывали баржи большими полотнищами с изображением колотого льда. Психологический обман, и это было применено впервые…».

В июне 1945 года Борис Александрович был направлен штабом Балтийского флота в командировку по изучению методов германской маскировки. Он исследовал военные объекты на побережье Балтийского моря — в районах Пруссии, Померании, Мекленбурга, острова Рюген. Составил подробный отчёт, с фотографиями и зарисовками.

После войны Борис Смирнов возглавил кафедру художественного стекла в Мухинском училище, преподавал в Академии художеств, Строгановском училище в Москве, написал книгу «Художник о природе вещей». Работы Смирнова представлены в Государственном Эрмитаже, Русском музее, Музее-усадьбе «Кусково», Музее-заповеднике «Царицыно», Корнингском музее стекла в Вашингтоне. Цветное стекло радужно переливается, прозрачное — ловит свет и, кажется, не отбрасывает тени. У мастера свой, особенный почерк. Простота, лаконизм, но не пустота. На противоположных стенках сосуда читается одно и то же изображение: художник называл это «бинокулярной многоплановостью».

Алексей Смирнов, эколог, внук Б. А. Смирнова:

— Дед был человеком любознательным, много ездил по стране, но не только: у него было несколько зарубежных командировок. Относился ко всему с огромным интересом, постоянно всё фотографировал. Ему нужна была образная информация, которая служила бы потенциальным материалом для художественных проектов. В детстве я часто бывал у дедушки. Меня к нему привозили, и он был вынужден со мной общаться. Шкафы и стеллажи в его квартире — неисчерпаемая сокровищница. Между возвышающимися стопками подписной периодики с трудом можно было пройти. Альбомы, книги, коллекция народной игрушки со всего мира, карандаши, краски, всевозможное художественное «барахло»… Я любил затеряться в этом, мог копаться там сутки напролёт. Однажды, играя, наткнулся на эполет XIX века!.. Помню, что среди журналов были немецкие, польские, французские, масса специализированных изданий, от которых веяло настоящей художественной жизнью, а не унылым соцреализмом. И всюду — карандашные метки Бориса Александровича.

Из рассказанного про войну я помню, что он имел самое прямое отношение к обнаружению одного важного факта, связанного с маскировочной окраской кораблей и орудий. В самом начале войны блестящие детали замазывали цинковыми белилами, но Борис Александрович выяснил, что на аэрофотоснимках именно они дают чёрный цвет. То есть подобная «маскировка» была скорее вредительством. Другая, не менее впечатляющая история — про подводную лодку, которую нужно было перевезти по железной дороге из пункта «А» в пункт «Б». Борис Александрович предложил не прятать лодку, а представить её как что-то совершенно другое. В итоге паровоз не маскировали, платформы с лодкой накрыли брезентом с изображением насыпи, а сверху положили фрагмент настоящего железнодорожного полотна. С неба всё выглядело так, будто паровоз едет куда-то без вагонов и платформ…


Анекдот от Бориса Александровича. Приходит мужчина к директору цирка и показывает ему свой номер. Два больших чемодана, в первом — булыжники, и он их об голову разбивает, методично, один за другим. Директор смотрит на это и спрашивает: «А что же во втором чемодане?..» — «Анальгин!» — отвечает артист.


Александр Теребенин, художник, внук Бориса Смирнова:

— Борис Александрович не скрывал, что занимался маскировкой кораблей, но и особенно распространяться на эту тему не любил. В детстве я точно знал, что он — великий человек, даже слегка его побаивался. Может, поэтому никаких подробностей и не расспросил. Знаю, что он очень любил музыку, был постоянным посетителем филармонии и консерватории, дома слушал Баха, но потом в его записных книжках я нашёл про рок. Мол, надо бы послушать. И, скорее всего, послушал!.. Самым большим увлечением его жизни, конечно, было искусство и, в особенности, современное. Благодаря тому, что у него был доступ во всех библиотеках к зарубежной периодике, он прекрасно владел информацией, знал тенденции мирового художественного процесса и многое пропускал через себя.

В 2003 году я стал заниматься фотоархивом Бориса Александровича. Огромный пласт визуальных и документальных образов, совершенно никому неизвестных и непонятных. По ощущениям это — как попасть в гробницу Тутанхамона. Удивление и шок. Я воспринял увиденное как свидетельство эпохи и как искусство. В последующие годы прошло несколько выставок фотографий Смирнова, а совместно с Ильдаром Галеевым был издан альбом его довоенных и военных фотографий.

Дед получил домашнее традиционное воспитание, учился в Петришуле, был невероятно дисциплинирован и педантичен, очень скрупулезно ко всему относился. Имел два высших образования — техническое и художественное, опыт в инженерных расчетах, знал акустику, оптику, разбирался в медицинском оборудовании, так как занимался его дизайном. На момент начала войны работал в ГОИ — Государственном оптическом институте. Возможно, всё перечисленное объясняет, почему именно его, гражданского специалиста и не члена партии, назначили начальником маскировочной лаборатории Балтийского флота. В декабре 1941-го — январе 1942-го он совершенно истощённым попал в стационар, диагноз — алиментарная дистрофия. Вышел из стационара в марте 1942-го и сразу был привлечён к работе в маскировочной лаборатории. За очень короткий срок перелопатил огромное количество литературы по теме — всё исследовал и обобщил, чтобы не только самому использовать эти приёмы, но и обучать им других. На войне у него была уникальная возможность фотографировать, и он ею пользовался. Ленинградскую блокаду снимали аккредитованные корреспонденты, всё шло через цензуру, а у Бориса Александровича действительно концептуальные снимки.

Оставить комментарий

Для того,чтобы оставлять комментарии, Вам необходимо Зарегистрироваться или Войти в свою комнату читателя.

РекомендуемЗаголовок Рекомендуем