Вскоре появилась Дума и в столице, причём с особым исполнительным органом — Шестигласной думой. Кстати, при выборах Думы правом голоса среди 200-тысячного населения Петербурга пользовались только 12,5 тысячи человек. Не сильно избирательное право изменилось и к началу ХХ века, когда число допускаемых к выборам составляло всего один процент взрослого населения столицы.
Зодчие
Более чем за четверть века до создания Городской думы, 14 мая 1752 года, Главная полиция постановила место на Невском проспекте возле деревянного Гостиного двора отдать «петербургскому купечеству под строение гильдейского дома». В специальной литературе имя архитектора гильдейского дома, предшественника здания Думы, не называется. Но вот в «Известиях Петербургской городской думы» за 1903 год сообщается, что на этом месте «архитектором Гезелем Яковлевым были возведены, кроме каменного гильдейского общественного дома и ранее построенной каменной ратуши, каменный корпус с 12 лавками... и Серебряный ряд с 14 лавками». Можно понять так, что этот Гезель Яковлев строил гильдейский дом, как и первые Серебряные ряды. Когда же эти Серебряные ряды сгорели, прославленный Джакомо Кваренги взялся возводить новые, хорошо нам известные.
Жизнь гильдейского дома шла обычным чередом: заседания городских старост, решение важных торговых вопросов. Но в 1799 году Павел Первый издал указ, по которому гильдейский дом передали в городское управление для устройства в нём ратгауза, как тогда по-немецки назывался орган городского самоуправления. Вскоре именитые граждане и купечество выслушали повеление императора: гильдейский дом для ратгауза тесен, и его надлежит расширить, но не возводить новое здание.
Строительством руководил итальянский архитектор и художник-декоратор Джакомо Феррари. Яков Яковлевич, как его прозвали в России, в молодые лета работал в Парме, а в 1790-е годы по протекции Д. Кваренги был приглашён в Россию. Вместе со своим покровителем он занимался возведением Александровского дворца в Царском Селе, а когда Д. Кваренги приступил к новому зданию Серебряных рядов, проект и строительство башни над ними доверил своему земляку. На углу Невского проспекта, разобрав часть здания, возвели пятиярусную, как предписывал император, «приличную на сём здании» башню. Павел сам утверждал её проект. Заканчивалось строительство уже при Александре Первом.
В правление Николая Павловича в 1847-1852 годах здание городской думы перестраивалось, однако облик самой башни зодчие Николай Ефимов и Людвиг Бонштедт менять не стали. Да и позднее допускались лишь незначительные исправления. Уже в 1913-1914 годах Александр Кёнель, архитектор петербургского модерна и сын автора здания цирка Чинизелли Василия Кёнеля надстроил к думе четвёртый и пятый этажи — последний разобрали только в 1986 году. Это изменило облик здания. Говорят, петербуржцы не одобрили изменений, в прессе печатались возмущенные статьи. Если верить преданиям, А. Кёнель долго переживал. Когда скончался, появились слухи, что архитектор ходит по башне Городской думы и вздыхает: «Что же вам здесь не нравится?».
Голос Невского
Предполагают, что возведённая Д. Феррари башня уже изначально имела часы, но какие — неизвестно. Прослужили они около 80 лет. О них в 1870 году завязалась переписка между градоначальником генералом Ф. Треповым и городским самоуправлением. Суровый генерал предложил организовать ночное освещение часов на башне. До тех пор в Петербурге подобного не было. Думцы даже посылали запрос в телеграфное ведомство о стоимости гальванического аппарата, но проблема эта решилась лишь в середине 1880-х.
В 1882 году после обследования механизма часов специалисты пришли к выводу, что они давно испортились «вследствие совершенной их ветхости». Городская управа постановила выделить 3570 рублей на устройство нового механизма, с двумя металлическими и двумя стеклянными матовыми циферблатами, освещаемыми ночью. В июне 1883 года с часовых дел мастером Ф. Винтером было заключено соглашение об установке этих часов. Причём плату он мог получить только после всех работ. Если устроенные Ф. Винтером часы стали бы отставать более чем на две минуты в месяц, он должен был подвергаться штрафу. Заводить механизм мастер обязался за 50 рублей в год.
Александр Блок писал:
Не слышно шуму городского,
Над невской башней тишина...
А тишина над невской башней при Блоке могла быть только в перерывах между четвертным боем часов. Зато в последние десятилетия ситуация изменилась. Впервые за много лет тишина над невской башней воцарилась летом 1986 года, когда в неё проник нетрезвый «посетитель», который отвинтил от огромного механизма гайку. «Клинической смертью главных часов главного ленинградского проспекта» назвали это газеты того времени. Полупудовую железку вскоре вернули на место. Но через два года из механизма были украдены несколько шестерён и счётное колесо. «Голос Невского» вновь замолчал.
В последние десятилетия часы ремонтировались несколько раз. В 1967 году реставраторы управления «Ленремчас» за три месяца заменили многие детали, очистили от наслоений три колокола. Ремонтировались они и в 1989-м. В 1994 году мастерской «Старинные часы» и реставраторами с Литейного, № 59, был произведён новый ремонт.
Старинные часы ещё идут, причём с отклонением хода не более 30 секунд в неделю. Идут, несмотря на то, что зимой в механизм надувает снега, что в башне вовсе нет отопления. Циферблаты часов треснули — мастер по ремонту старинных крупногабаритных часов Владимир Репин перекрутил их бинтами. Мастер раз в неделю, а то и чаще, поднимается наверх, чтобы вручную завести механизм — 760 оборотов, поднимая три гири на бой и на ход часов. Как-то года два назад попал Владимир Николаевич в больницу, и полторы недели молчала наша думская башня.
Каланча или телеграф?
Башню изначально строили не только для того, чтобы ратгауз походил на типичную ратушу. Она возводилась как сигнальная, на случай пожара — недаром гостинодворцы были рады такому соседству.
Когда башню видишь впервые, кажется, что её «верхушка» не достроена. На самом деле это — «телеграфический обсервационный домик» и система предупреждения о пожаре. На изображениях начала XIX столетия башня предстаёт без привычного нам завершения. В 1830-е она была перестроена под пожарную каланчу или, как писали тогда, «под оптический телеграф для показания сигналов в случае пожара».
Внутри башни постоянно дежурили десять пожарных. В 1835 году здесь была установлена система для подъёма сигнальных шаров. Шарами сообщалось о месте и силе пожара, в случае нужды горожане оповещались о наводнениях.
Долгий ремонт
Отношение к башне с течением времени менялось: в начале ХХ века в прессе начались намёки на то, что и башня, и лестница уже не соответствуют «столичному великолепию», «столь видное и ныне столь безобразное сооружение» портит общий вид Невского проспекта. Появились предложения «снести дорого стоящую и совершенно бесполезную думскую каланчу». В 1906 году в пожарной комиссии была составлена смета по слому башни и разбору лестницы. Среди доводов «за» звучали идеи об освобождении лишней площади для зала заседаний, о снижении затратных сумм (весь проект стоил 20 000 рублей, «тогда как на ремонт и содержание каланчи и пожарного наряда ежегодно тратится более 10 000 рублей», — негодовал журнал «Зодчий»).
Старые петербуржцы — или ленинградцы, кому как ближе — помнят и здание Думы, и башню в разных видах. То здесь был Экспериментальный театр (1920-е годы), то Академия потребительской кооперации (1930-е), то Центральные железнодорожные кассы. В итоге и под тяжестью лет, и из-за частой смены учреждений потребовался капитальный ремонт. Решение о ремонте принял Исполком Ленсовета в 1974 году, речь шла о восстановлении здания к 1980-му. Но ремонт затянулся. В результате здание долго стояло неотапливаемое, не охранявшееся. Незваные гости разломали в нём литые перила, разбили зеркала, выломали двери, даже надпилили металлический брус, на котором висел колокол. Печально, но факт: после переезда из здания железнодорожных касс исчезли две бронзовые люстры, в то же время исчезли и описи внутреннего убранства Думы.
В 1995 году было разобрано и не собрано обратно парадное крыльцо. Крыльцом впоследствии занялось архитектурное бюро «Литейная часть–91» во главе с Рафаэлем Даяновым. В результате зимой 2003 года оно было восстановлено — осталось только поставить торшеры. Камень подбирался по цвету, по форме, каждый булыжник был пронумерован. При ремонте на крыльце нашли и камеру, заложенную кирпичом, и вросшие в землю три ступеньки — их так и оставили, и трёхкопеечную монету времён Николая Первого. Сохранили реставраторы и отметку о наводнении 1824 года. Но ведь крыльцо — это ещё далеко не всё здание.
Сергей Андреевский в конце 1870-х годов писал:
И башня думская, подобно часовому,
Внимает холодно движению дневному...
Редакция ЖУВЦ благодарит Архитектурную студию А5 за бескорыстную помощь в создании этой публикации.