В первую очередь речь идёт о курдонёрах. Архитекторы называют этим словом открытое пространство перед зданием, отступающим в глубину от красной линии застройки. Так выделены иноверческие храмы, возведённые на Невском в XVIII веке. А Казанский собор волею императора Павла и гением зодчего Воронихина образовал перед собой целую площадь, обрамлённую «римской» колоннадой. Ампир продумал площади и раскрытия Михайловской, Садовых улиц, Александринского театра.
Не менее важны и перспективы на пересечении проспекта с концентрическими улицами и водными протоками. За счёт кривизны рек и улиц в разрывах открываются разнообразные городские пейзажи. Вызывают восторг панорамы, которые рисуют перед нашим взором Мойка и Екатерининский канал. Хороша и Фонтанка. Она могла бы стать главной рекой любого города поменьше Питера.
Но и в самом начале Невского интересные виды открываются в сторону Морских улиц. Их выразительности способствует скошенная трасса Кирпичного переулка, которая позволяет увидеть с проспекта не просто таинственно уходящий за поворот восточный фронт поперечной магистрали, а целый кусочек городской среды, подобный тем, которые выстраивали в своих декорациях создатели ренессансных театров. Самую важную роль в этих мимолётных спектаклях, мелькающих перед взором гуляющего по Невскому, ещё недавно играли два угловых дома на пересечении Кирпичного с Морскими улицами. Первый из них, возникший на углу с Малой Морской в военные годы на месте разрушенного авиабомбой, разобран ради строительства метрополитена. А жаль. Его обращённый к Невскому фасад архитектор И. И. Фомин задумал как своеобразный мемориал торжеству созидательной воли ленинградцев, противостоявших фашистскому натиску разрушения. При этом удалось органично включить дом в соседствующую застройку — и стилистически, и масштабно.
Зато зданию на углу того же Кирпичного и Большой Морской пока ничто не угрожает. Ведь в нём располагается очень престижный в наше время Санкт-Петербургский университет технологии и дизайна, который готовит специалистов, весьма востребованных постиндустриальным обществом потребления. Этот дом тоже активно входит в панораму Невского проспекта. Удачно ли? — Этот вопрос порой вызывает дискуссии. И не случайно. Причина — в самой истории дома.
К строительству на этом участке приступили ещё в далёком 1916 году. Собирались возвести новое здание Русского для внешней торговли банка (РВТБ). Предприятие, конечно, смелое — Первая мировая война даже стройки, начатые до 1914 года, затормозила. Но банкиры, видимо, чувствовали себя вполне уверенно. По единодушному мнению специалистов, РВТБ к 1917 году вышел на второе место среди российских коммерческих банков. Среди учредителей РВТБ, созданного в 1871 году — в пору российского банковского бума, — были крупные банки Германии, в частности Deutsche Bank, тесные связи с которым сохранялись и в дальнейшем.
На Большой Морской РВТБ обосновался ещё в 1880-х годах. На участке № 32 по проекту архитектора В. А. Шретера возвели одно из первых специализированных банковских зданий. Сейчас там размещается Архитектурно-строительный колледж. До наших дней неплохо сохранился не только представительный фасад дома, но и его парадные интерьеры, в частности монументальная мраморная лестница и наиболее оригинальное помещение — восьмигранный операционный зал. Он перекрыт куполом из ферм, опирающихся на металлические колонны, что для времени строительства здания было инженерным новшеством. Тем не менее в начале ХХ века эти помещения стали казаться наивными, со всеми своими железками и витражами эпохи Эмиля Золя, — ведь вокруг возникали совсем иные банковские здания. Я уж не говорю про банк Вавельберга на Невском или про Азовско-Донской на Морской (после того, как Малая Морская была в 1902 году переименована в улицу Гоголя, Большая стала называться просто Морской улицей). На той же улице, почти напротив РВТБ, архитектор М. М. Перетяткович возвёл в 1914 году Русский Торгово-промышленный банк. Перетяткович использовал классические архитектурные формы, и фасад здания, а в особенности интерьеры, производили впечатление, поистине «египетское по силе», как выразился И. А. Фомин по иному поводу. Вот и руководство РВТБ, несмотря на военное время, решило обзавестись более солидным домом.
Проект выполнил академик архитектуры, профессор Л. Н. Бенуа, который привлёк к сотрудничеству своего ученика — модного столичного архитектора Ф. И. Лидваля. Четырёхэтажные корпуса чётко разделялись на два яруса, почти равных по высоте, каждый из которых декорировали колонны и пилястры. Несмотря на то что тогда процветал величественный неоклассицизм, зодчие предложили возвести довольно эклектичное здание, хоть и оформленное в духе Ренессанса, мотивы которого были трактованы скорее изящно, чем монументально. Этому способствовала и основная композиционная идея: закруглённый угол формировала частично утопленная в теле постройки цилиндрическая башня. Собственно, башня, равная по высоте корпусам, почти не противопоставлялась им. Её выявлял лишь купол, особенно эклектичный по форме и убранству. Аркада первого яруса угловой башни осеняла вход в вестибюль. Над её колоннами по полукружию были водружены статуи.
Во время обучения в Академии художеств я хотел в одном из проектов сделать вход в угловой части закруглённого объёма. Профессора А. К. Барутчев и Л. Л. Шретер закручинились: «Знаете, голубчик, это невыгодный приём — трудно развить его в планировке». Логин Людвигович принялся рисовать крошечные эскизики плана, а Армен Константинович после некоторого раздумья сказал ему: «Впрочем, у дяди-то Вашего неплохо получилось». Я тогда и не понял, о чём речь. А ведь Барутчев как раз имел в виду тот самый банк, спроектированный Бенуа, — Шретер приходился Леонтию Николаевичу внучатым племянником.
Как ни странно, вначале стройка пошла споро, и к 1917 году кирпичные стены были вчерне выложены на всю высоту. Но на этом она и заглохла. Лишь в советские годы решили приступить к её завершению. Это было связано с тем, что в 1930 году из состава Технологического института выделили несколько профильных вузов, в числе которых был и Текстильный. Вот для него-то заблаговременно и достроили здание на углу Кирпичного. Новый проект создали в 1928 году архитекторы Л. В. Руднев и Я. О. Свирский. Основное распределение объёмов, естественно, сохранилось, как и организация углового входа. Но авторы отказались от горизонтального членения на ярусы, отдав предпочтение высоченным каннелированным пилястрам, охватившим все четыре этажа. Суровые пропорции в сочетании с лапидарной трактовкой деталей придали зданию мощь и динамизм, которыми оно не обладало по первоначальному замыслу Бенуа и Лидваля. Ощущение усиливают колоссальные проёмы между устоями угловой части. Это уже не арки, а прямо-угольные порталы. Башня, теперь несколько приподнятая аттиком над примыкающими к ней корпусами, как бы взметнулась ввысь и нависла всей своей огромной массой над входным пространством.
Впоследствии Л. В. Руднев не считал своё произведение удачным. Он полагал, что отсутствие каких-либо горизонтальных членений сделало здание немасштабным, излишне монументальным по отношению к окружающей застройке. Возможно, он и прав — недаром Бенуа и Лидваль, как и Перетяткович, разделили здание по высоте межэтажным карнизом. Но, с другой стороны, нельзя забывать, что громада Текстильного института хорошо просматривается с Невского, причём со значительно большего удаления, нежели ныне снесённый дом на углу Кирпичного и Малой Морской. Можно предположить, что в первоначальном варианте эффект был бы не так выразителен, как сейчас.
