У нашей семьи в Петербурге много адресов. Папа помнил все. Дедушка переезжал пять-шесть раз. Фурштадтская — его последний адрес. В квартире осталась семья моего дяди, младшего папиного брата. Когда дом пошел на капитальный ремонт, они получили квартиру на Литейном. Другим путём в тот же дом переехал и я. Теперь мы с двоюродной сестрой Леной живём в одном дворе. Кругами «походили» по Петербургу и оказались рядом.
Главный адрес Бориса Борисовича — Эрмитаж. Он пришёл сюда школьником и проработал здесь всю жизнь. Музей был для него домом. Когда мама сердилась, говорила: «Уходи в свой Эрмитаж!»
Как и другие сотрудники музея, мы жили в доме 30 на Миллионной. Дом был эрмитажный, потом перешёл в ведение ЖЭКа, позже его расселили и передали музею. Сейчас в здании идут реставрационные работы, обустраиваются помещения под хранилища и офисы. Там, где размещалась наша квартира, будет восстановлен кабинет Бориса Борисовича. Сохранилась часть мебели, библиотека, копия его любимой картины «Кузница» Джозефа Райта, которая висела у него в кабинете и затем в квартире на Мойке, куда родители переехали с Миллионной.
В кабинет вернутся знаменитые дневники. Папа был человеком аккуратным, в поездках вёл дневники, по вечерам описывал всё, что произошло за день. Его дневники можно публиковать факсимильно, потому что у него был замечательный, почти печатный почерк. Он изменился только в больнице после первого инсульта. Тогда я увидел другой почерк. Дневники хранились в кабинете в специальном шкафу на стеклянной полке. Под конец жизни папа стал перерабатывать их в мемуары, написал книгу «Страницы моей жизни». «Путевые заметки» подготовила и опубликовала после его смерти мама.
Книга воспоминаний начинается с детства. Папа описал, как он в Оренбурге, где жила его семья после революции, увлекся Египтом, хотел стать служителем в музее. Я видел домик, где был этот музей. Книгу воспоминаний папа довёл до своей первой заграничной поездки. В ней история 1920—30-х годов.
Читая эти воспоминания, я понимаю, что так беспокоило его перед смертью. Он помнил Эрмитаж в 1920-е годы. В те годы сотрудники музея увлеклись политикой, использовали её в профессиональных спорах, вгрызались друг другу в глотки. Музей погибал, он мог превратиться в заштатное советское учреждение. Папа видел: в 1990-м происходит то же самое. В какой-то мере он помог с этим справиться своей смертью.
Интересны путевые заметки. Сегодня все поездили по миру, многое видели. В воспоминаниях людей, которые побывали в странах, куда было трудно попасть, есть особая наблюдательность. Военные переводчики издали книгу воспоминаний о Йемене времён, когда я там жил. Написано простовато, но это документ. Много интересного всплывает в памяти, когда знаешь, о чём речь. К мемуарам, как и к искусствоведческим книгам 1920—1930-х годов, можно возвращаться, открывая для себя неожиданные вещи.
У Бориса Борисовича была замечательная библиотека. Помню, как в специальную бумагу я оборачивал книги, которые он покупал в молодости. Книги по археологии, Древнему Египту, серии переводов. Они стояли у него в кабинете, потом переместились ко мне на полки. Букинистические магазины — тоже знаковые адреса. Ещё во времена моей молодости они были на Литейном, Невском. Сейчас некоторые возродились, но работают по-другому.
Папа записывал, когда и где купил книгу. Деньги, которые на это уходили, были совсем не лишними в семейном бюджете. Особенность нашей жизни: когда книги очень нужны, их надо где-то искать и на них нет денег. Затем наступает время, когда есть и деньги и возможности, но тогда их тебе дарят.
В кабинете папы на полке стоял учебник тригонометрии, написанный дедушкой. Мы с братом по этому учебнику занимались. Перед революцией дедушка служил инспектором кадетского корпуса, он был математиком, военным артиллеристом, после революции преподавал в военных училищах. Последнее училище было в Оренбурге. В доме, где жила семья, находится гимназия. Там висят доски памяти дедушки и Бориса Борисовича.
В воспоминаниях об Оренбурге присутствует Гражданская война. Красные приходят и уходят, белые, — как в «Свадьбе в Малиновке». Папа помнил частушки об атамане Дутове. Из Оренбурга семья уехала в теплушке.
Когда вернулись в Петербург, дедушка начал работать в школе для беспризорных детей, которую создал Брянцев. Дети жили в номерах гостиницы «Европейская», там их учили и воспитывали. Школа преобразовалась в детскую колонию. Дедушка также долго преподавал математику в институте Герцена.
Есть ещё один важный адрес — улица Шпалерная. Там папа сидел несколько месяцев после ареста. Когда убили Кирова, многих арестовали. Папу с компанией забрали за городом по какому-то доносу. Он довольно весело рассказывал о тех, кто с ним сидел. А вот про блокаду воспоминаниями особенно не делился. Были отдельные отработанные эпизоды, но много не говорил.
Арест в 1935 году мог закончиться плохо. Пока папа сидел, его уволили из Государственной академии истории материальной культуры, где он работал, одновременно трудясь в Эрмитаже. Он пошёл в суд и добился восстановления в академии. Думаю, это был мудрый шаг. Бумага стала охранной грамотой: арестован, отпущен, восстановлен на работе. За ним ничего не числится.
Всю жизнь, работая в Эрмитаже, он ездил в археологические экспедиции. Здесь тоже много адресов — Северный Кавказ, Средняя Азия, Армения, где он совершил свои знаменитые раскопки, нашёл следы цивилизации Урарту. Затем была экспедиция в Египет, в места затопления Асуанской плотины. Известный египтолог Наталия Давыдовна Флиттнер подарила папе фигурку жука-скарабея. До неё она принадлежала основателю отечественной египтологии Борису Александровичу Тураеву. Папа отдал скарабея мне, я всюду возил его с собой. Теперь оставляю дома: он древний, и на таможне могут отобрать.
При Борисе Борисовиче Эрмитаж стал принимать выставки современного искусства, что музею было несвойственно. «Манифесту» и сегодня с боями пробивали. Он с удовольствием организовал выставки современной итальянской скульптуры и создал традицию подарков музею. Итальянские скульпторы после выставки оставили Эрмитажу вещи. В результате сложилась уникальная коллекция. Она будет выставлена в Главном штабе, где для неё отведён зал.
Опыт Бориса Борисовича мне помогает. Уверен, он сказал бы, что я всё делаю не так. Но время теперь другое. В его работе была неспешность. Неспешность, за которой есть цель. Он никого не заставлял, не писал проектов, но всегда получалось так, как ему было надо. Работать учил своим примером. Любил писать отзывы на диссертации, вкладывал в них сил и времени больше, чем в статьи.
Во многом он заложил особое отношение к Эрмитажу в мире. Даже тем, что был разительно не похож на многих, кто приезжал из нашей страны.
Слова Михаила Пиотровского записала Людмила Леусская.
