• Текст: Юрий Тынянов и Климентий Минц
  • N 44/58

Невский проспект

Выйдя из дворца, граф Клейнмихель сел в сани и закричал отчаянным голосом опытному кучеру: — Гони, скотина! В управление! Пух и прах!

Три прохожих офицера стали на Невском проспекте во фрунт. Чиновники чужих ведомств снимали фуражки. По быстроте проезда все догадались, что скачет граф Клейнмихель по срочному делу.

***

Именно в это утро, более чем когда-либо, император ощущал потребность в государственной деятельности. Образцы, среди них маленькая фуражечка, не удовлетворили его. Ни одной минуты не должно быть потеряно даром. Разве заехать к вдове полкового командира Измайловского полка и сказать потрясённой горничной девке:

— Доложи: приехал генерал Романов... — ?

Старо и не следует повторять более разу. Можно устроить чрезвычайный смотр Преображенского полка. Обревизовать внезапно конюшенное ведомство. Затребовать план нового кронштадтского форта, составленный Дестремом. Заняться делом о краже невесты поручиком Матвеем Глинкою.

Он приказал заложить лошадей и поехал внезапно ревизовать С.-Петербургскую таможню.

Nevsky_01.jpg
Съёмка с лесов Адмиралтейства, 1977

Он прекрасно знал город как стратегический пункт. С того времени, когда в городе случились неприятные беспорядки при его восшествии, он привык по-разному относиться к частям города. Так, например, не любил Гороховой улицы, не ездил по Екатерингофскому проспекту и всегда подозревал Петербургскую часть. Прекрасно зная план своей столицы, он, однако, выезжая, испытывал иногда чувство удивления, как улицы в их грубом пригородном начертании, усеянные постороннею толпою и зрителями, мало походили на план. Любил поэтому знакомые места — Миллионную, правильный Невский проспект, бранное, упорядоченное Марсово поле.

С Васильевским островом мирился за его немецкий и забавный вид — там жили большею частью булошники и аптекари. Он помнил водевиль на театре Александрины, этого, как его... Каратыгина, где очень смешно выводился немец, певший о квартальном надзирателе:

И по плечу потрепетал.

Он тогда сказал Каратыгину: очень неплохо.

— Недурные водевили сейчас даются на театре. Глаз да глаз.

А до таможни проездиться по Невскому проспекту.

Прошедшие два офицера женируются и не довольно ловки.

Фрунт, поклоны. Вольно, вольно, господа.

Ах, какая! — в рюмочку, и должна быть розовая... Ого!

Превосходный мороз. Мой климат хорош. Движение на Невском проспекте далеко, далеко зашло. В Берлине Linden1 — шире? Нет, не шире. Фридрих — решительный дурак, жаль его.

Поклоны; чья лошадь? Жадимировского?

Вывески стали писать слишком свободно. Что это значит: «Le dernier cri de Paris. Modes»2. Глупо! Сказать!

Кажется, литератор... Соллогуб... На маскараде у Елены Павловны? Куда бы его деть? На службу, на службу, господа!

У Гостиного двора неприличное оживление, и даже забываются. Опомнились наконец. А этот так и не кланяется. Статский и мерзавец. Кто? Поклоны, поклоны; вольно, господа.

Неприлично это... фырканье, cette petarade3 y лошади — и... навоз!

Nevsky_02.jpg
Аничков мост, 1998. Фотографии Павла Маркина

— Яков! Кормить очищенным овсом! Говорил тебе! Как глупы эти люди. Боже! Чёрт знает что такое! Нужно быть строже с этими... с мальчишками. Что такое мальчишки? Мальчишки из лавок не должны бегать, но ходить шагом.

Поклоны, фрунт.

А эта... вон там... формы! Вольно, вольно, ма­лютка!

Въезжая на мост, убедился в глянце перил. И дёшево и красиво. Говорил Клейнмихелю! Вожжи, воздух. Картина! Какой свист, чрезвычайно приятный у саней, в движении. Решительно Канкрин глуп. Быть не может, чтоб финансы были худы. А вот и тумбы... Стоят. Приказал, и тумбы стоят. С тумба­ми лучше. Только бы всех этих господ прибрать к ру­кам. Вы мне ответите, господа! Никому, никому до­верять нельзя. Как Фри­дрих-дурак доверился — и auf­wie­der­se­hen4. — Стоп.

Таможня.


nota bene
1 Unter den Linden (нем.) — буквально «Под липами» — одна из главных улиц Берлина.
2 «Последний крик Парижа. Моды» (франц.).
3 Эта трескотня (франц.).
4 До свидания (нем.).


***

1928 год. Невский проспект. Воскресный вечер. На тротуаре не протолкаться. И вдруг раздались резкие автомобильные гудки, будто бы пьяный шофер свернул с мостовой прямо в толпу. Гулявшие рассыпались в разные стороны. Но никакого автомобиля не было. На опустевшем тротуаре фланировала небольшая группа очень молодых людей. Среди них выделялся самый высокий, долговязый, с весьма серьезным лицом и с тросточкой, увенчанной старинным автомобильным клаксоном с резиновой чёрной «грушей». Он невозмутимо шагал с дымящейся трубкой в зубах, в коротких штанах с пуговичками пониже колен, в серых шерстяных чулках, в чёрных ботинках. В клетчатом пиджаке. Шею подпирал белоснежный твёрдый воротничок с детским шёлковым бантом. Голову молодого человека украшала пилотка с «ослиными ушами» из материи. Это и был уже овеянный легендами Даниил Хармс! Он же Чармс! Шардам! Я. Баш! Дандам! Писатель Колпаков! Карл Иванович Шустерман! Иван Топорышкин, Анатолий Сушко, Гармониус
и прочие...

Nevsky_03.jpg
Обмен валют, угол Невского и Литейного проспектов, 1998

Ни сам Хармс и никто из «шалунов», окружавших его, не смеялся над разбежавшимися, вспугнутыми людьми.

В один из вечеров на Невском проспекте, по соседству с Хармсом, прогуливался и автор этих строк, в тут пору встретивший ещё только свою двадцатую весну. Он гулял в качестве живой рекламы. На нём было надето пальто — треугольник из холста на деревянных распорках, исписанного — вдоль и попёрек — надписями... Всё это привлекало внимание любопытных. Они старались прочесть всё, что было написано на рекламном пальто.

Nevsky_04.jpg
Пересечение Невского проспекта и набережной реки Мойки, 2010. Фотографии Александра Беленького

Я сейчас не помню всего, но кое-что осталось в памяти:

2х2=5
Обэриуты — новый отряд революционного искусства!
Мы вам не пироги!
Придя в наш театр, забудьте всё то, что вы привыкли видеть во всех театрах!
Поэзия — это не манная каша!
Кино — это десятая муза, а не паразит литературы и живописи!
Мы не паразиты литературы и живописи!
Мы обэриуты, а не писатели-сезонники!
Не поставщики сезонной литературы!
И ещё раз на углу пальто, красными буквами: 2х2=5!

Nevsky_06.jpg
Аничков мост, 2008. Фотография Александра Черногривова
Nevsky_08.jpg
Зингер, 2005. Фотография Александра Китаева

Кто же прогуливался на Невском проспекте из обэриутов, кроме Даниила Хармса и меня? Александр Введенский, Юрий Владимиров, Игорь Бахтерев, Александр Разумовский, иногда Константин Ваги­нов. И реже — Николай Заболоцкий, особенно во время озорных прогулок. Заболоцкий был всегда очень серьёзен, сосредоточен, проникновенно задумчив. Сквозь стёкла очков на вас глядели «голые глаза». Заболоцкий гулял по Невскому, всматриваясь в поток встречных лиц. Тысячи их!.. Возможно, эти впечатления, и более поздние, были чудесно отражены в его поэзии.

Есть лица, подобные пышным порталам,
Где всюду великое чудится в малом.
Есть лица-подобия жалких лачуг,
Где варится печень и мокнет сычуг.
Иные холодные, мёртвые лица
Закрыты решётками, словно темница.
Другие — как башни, в которых давно
Никто не живёт и не смотрит в окно.
Но малую хижинку знал я когда-то,
Была неказиста она, небогата,
Зато из окошка её на меня
Струилось дыханье весеннего дня.
Поистине мир и велик и чудесен!
Есть лица-подобья ликующих песен.
Из этих, как солнце, сияющих нот
Составлена песня небесных высот.

Если на Невском нам встречался Евгений Шварц, то он непременно примыкал к группе обэриутов, хотя и не состоял в ОБЭРИУ, но был связан с нашими поэтами по работе в знаменитых тогда детских журналах «Ёж» и «Чиж».

Вечерние гулянья обэриутов по Невскому сопровождались спорами, шутками, экспромтами, чтением стихов, размышлениями и фантазиями о генеральном выступлении с широковещательными афи­шами...

Nevsky_07.jpg
Казанский собор. Из серии «Квадратура круга», 2006. Фотография Владимира Никитина

Хотелось бы напомнить о маршруте этих прогулок по проспекту. Он представлял уникальную панораму театров Невского проспекта двадцатых годов. Наши вечерние гулянья оканчивались иногда очень поздно, когда уже гасли фонари у театра «Гиньоль», в самом начале проспекта, неподалёку от Московского вокзала. В этом бульварном театрике уже несколько сезонов шла жуткая пьеса «Операция доктора Дауэна». У этого пожилого ревнивого хирурга была молодая жена, красавица. Её любовнику предстояла экстренная операция. Этой сцене был посвящён целый акт. Любовник жены на операционном столе. Зарежет или оставит в живых?.. Классический гиньоль! По окончании спектакля из подъезда выходили встревоженные, испуганные зрители — любители острых ощущений.

Пройдя несколько кинотеатров и оставив позади «Паризиану», можно было увидеть рекламные стенды «Свободного театра». В те годы там подвизался молодой Леонид Утёсов. Со двора, где был вход в этот театр, высыпала на Невский проспект весёлая, смеющаяся толпа.

А напротив «Свободного театра» — на Тро­ицкой, 18 — помещалось знаменитое «Кривое Зеркало», создавшее ещё более знаменитую «Вампуку», ставшую нарицательным именем. Далее, за Аничковым дворцом <...> был увеселительный «Сад отдыха», с эстрадой, ресторанами, всяческими аттракционами и фейерверками. А в бывшем гастрономическом дворце купца Елисеева, на верхних этажах, давал представления Театр Сатиры. Напротив, за памятником Екатерине Второй, — Академический театр драмы, бывшая Александринка. Дойдя до угла Садовой и Невского, можно было завернуть в комедийный театр С. Надеждина, в конце торгового Пассажа, а уж если было поздно, то совсем рядом с проспектом, на Садовой, было два театра: «Вольная Комедия» и чудесный «Балаганчик», где представление начиналось только в 11 часов вечера.

Nevsky_05.jpg
Угол Невского проспекта и Садовой улицы, 2005. Фотография Игоря Лебедева

Но обэриуты, увлечённые своими прожектами о будущем вечере в Доме Печати, шли дальше по Невскому проспекту. Уже редела толпа. И только доносилась музыка и песни с крыши «Европейской гостиницы», где около двенадцати ночи открывалось кабаре. Рекламные стенды у подъезда обещали публике: «Беспрерывное увеселение до утра! Море световых эффектов. Уютно! Интимно! Непринуждённо!»

Но нам это было не всегда по средствам. А если было немного денег, то до конца Невского проспекта мы не шли, а коротали время в пивном баре «Европейской» на 1-м этаже. (Порция сосисок с капустой и кружка пива — 30 копеек. Музыка.)

Много ещё было самых разных театров и театриков не только на Невском проспекте, но и поблизости. В «Сплендид-Паласе» выступали артисты «Мастфор» — мастерской Николая Фореггера — с нашумевшими «танцами машин». Но, конечно, самым примечательным явлением в Ленинграде был театр Игоря Терентьева. Ну, о нём несколько позднее, когда мы встретимся с ним в Доме Печати, где также были «прописаны» обэриуты. И ещё на Невском проспекте, около кинотеатра «Пиккадилли», можно было встретить низенького человека с пронзительными глазами, напоминавшего бродягу. Это был уличный философ. Он всегда носил с собой старинную бухгалтерскую книгу со своими изречениями, эпиграммами, афоризмами. И чаще всего он выкрикивал своё напутствие прохожим: «Были бы мы проще, жили бы, как в роще!» <...>

Прогулки обэриутов по Невскому проспекту были разнообразны... Однажды фланировали по бурлящему проспекту Даниил Хармс, Александр Введенский, Юра Владимиров и я. Денег у всех было немного — рубля три. Можно было «кутнуть» в пивном баре «Европейской гостиницы», послушать музыку, полюбоваться королевой бара Марго и просто посидеть:

В глуши бутылочного рая,
Где пальмы высохли давно,
Под электричеством играя,
В бокале плавало окно.
Оно, как золото, блестело,
Потом садилось, тяжелело,
Над ним пивной дымок вился...
Но это рассказать нельзя.
(«Вечерний бар» Заболоцкого, 1926 г.)

А что было дальше, стоило бы рассказать. Франтоватый Александр Введенский, — игрок по натуре, с неуёмным азартом, — предложил нам поехать в казино где-то в районе «Скетинг-Ринга» на Каменноостровском или Большом проспекте за Невой и поставить всю трёшку на зеро в рулетку или же сыграть в «железку»!

Ехать далеко не хотелось, и под бодрым водительством Введенского, из глаз которого уже сыпались не искры, а мелькали тузы и карточные дамы, мы пошли во «Владимирский клуб», вблизи Невского, за углом. Там тоже шла игра, был скандальный ресторан с цыганским ансамблем. (Ныне
в этом доме Ленинградский театр имени Лен­совета.) Введенский поставил на карту всё наше наличное состояние — трёшку. Остановить его было нельзя. Играл он безудержно, отчаянно. Выиграл кучу денег. Он бы ещё продолжал играть, но мы его оттащили от карточного стола, пошли перекусить в ресторан, послушать цыган. Посидели недолго... Юра Владимиров уговорил нас ехать в Яхт-клуб, где у него стояла на причале яхта, и двинуться в Петергоф.

Nevsky_09.jpg
1 мая. 2000 год. Фотография Сергея Максимишина
Nevsky_10.jpg
День города, 2011. Фотография Дмитрия Ловецкого

Предложение морячка-обэриута понравилось, но Введенский сказал, что надо заехать в «Сад отдыха». На вопрос: «Зачем?» — он загадочно воскликнул: «Сюрприз!» Когда мы приехали в Яхт-клуб, выяснилось, что в таинственном картонном ящике были фейерверки. Введенский купил их у старичка-пиротехника в увеселительном «Саду отдыха» на Невском проспекте.

К удовольствию яхтсменов и гостей Яхт-клуба, мы запускали фейерверки, читали стихи на веранде ресторана. Я стихов не писал, решился прочесть полюбившееся мне стихотворение Николая Макаровича Олейникова <...> очень любившего обэриутов.

Маленькая рыбка,
Жареный карась,
Где ваша улыбка,
Что цвела вчерась!
Жареная рыба,
Дорогой карась,
Вы ведь жить могли бы,
Если бы не страсть...
Что же вас сгубило,
Бросило сюда,
Здесь не так уж мило,
Здесь — сковорода?

Раздался смех, аплодисменты, тосты. И наконец, развеселившись окончательно, когда наши лица становились то фиолетовыми, то красными, то зелёными, то синими от зарева наших фейерверков, Юра Владимиров поднял парус, и под музыку оркестра, доносившуюся из ресторана Яхт-клуба, мы отплыли в Петергоф. Штормило. Яхта пришвартовалась к причалу глубокой ночью.

Наш капитан Юрий Владимиров в мичманке с лакированным козырьком предложил двинуться обратно — в Ленинград, но мы, промокшие до нитки, озябшие, отказались от вторичной морской прогулки и пошли искать гостиницу.


Литература:

Минц К. Обэриуты // Вопросы литературы. №1. 2001.

Тынянов Ю. Малолетный Витушишников // Тынянов Ю. Кюхля. Рассказы. Л., 1973.


À PROPOS 

Юрий Тынянов — писатель, литературовед, критик, исследователь поэтики литературы и кино, мастер исторического романа: «Кюхля» (1925) о В. К. Кюхельбекере, «Смерть Вазир-Мухтара» (1927–1928) об А. С. Грибоедове, «Пушкин» (ч. 1–3, 1935–1943, не окончен).

Климентий Минц — кинодраматург и режиссёр, автор сценариев к фильмам «У самого синего моря» (1935), «Приключения Корзинкиной» (1941), «Укротительница тигров» (1955), «Медовый месяц» (1956), «12 могил Хаджи Насреддина» (1967), «Марк Твен против» (1976), «Место под солнцем» (1976) и др. В 1928–1929 годах был членом кинематографической секции ОБЭРИУ.


nota bene

Эта публикация иллюстрирована работами выдающихся мастеров: декана фотофакультета имени Ю. А. Гальперина Павла Маркина, фоторепортёра многих петербургских газет Александра Беленького, художника и историка фотографии Игоря Лебедева, фотомонотиписта Сергея Черногривова, исследователя фотографии Владимира Никитина, фотохудожника Александра Китаева, легендарного фотографа Сергея Максимишина и фотокорреспондента мировых информагентств Дмитрия Ловецкого.

Оставить комментарий

Для того,чтобы оставлять комментарии, Вам необходимо Зарегистрироваться или Войти в свою комнату читателя.

РекомендуемЗаголовок Рекомендуем