Эпизод из биографии автора этих строк свидетельствует о том, насколько же этот дворец был забыт нами ещё до того, как его снесли. Летом 1966 года Ленинград посетил президент Франции Шарль де Голль. Я тогда жил в южной части города, на проспекте Космонавтов, и отправился встречать прославленного маршала на Среднюю Рогатку. Разместились мы на фоне какого-то полузаброшенного заводика, и я, признаться, даже сетовал, что великий француз при въезде в наш славный город увидит столь неподобающее затрапезное строение. А ведь это и был Путевой дворец Елизаветы. Но я, в ту пору студент-архитектор, не имел о том ни малейшего представления.
По названию дворца нетрудно понять, что он как-то был связан со Средней Рогаткой. Однако и этот топоним теперь, скорее всего, не на слуху у петербуржцев. Не так было во времена моего детства. Площади Победы с известным монументом не было и в помине. Зато всем прекрасно была известна Средняя Рогатка: шоссейный въезд в Ленинград и выезд из города. Почему «рогатка», задумывались мало. Народная этимология подсказывала — из-за разветвления проспекта на две дороги, Московскую и Киевскую. По сторонам того места, где проспект имени Сталина переходил в Пулковское шоссе, стояли два памятника — Ленину и Сталину. Когда грянул ХХ съезд, проспект превратился в Московский, памятник Сталину исчез и осиротевший Ильич недоумённо глядел на опустевший постамент по другую сторону магистрали. Шли годы, исчез и памятник Ленину (почти уникальный случай в Советском Союзе). Впрочем, в нашем городе власти всегда ценили симметрию.
nota bene: Обветшалый второй Среднерогатский деревянный дворец был снесён только к концу екатерининского царствования, в 1791 году.
Так что же такое Средняя Рогатка? Откуда такой странный топоним? — Из давнего прошлого. Веками большие дороги были грунтовыми. Первое щебёночное шоссе между Петербургом и Москвой появилось в начале XIX века. Гужевой транспорт, включая и царские экипажи, в нашем климате превращал дороги в страшное, непролазное месиво. Прямой магистрали на Гатчину в XVIII веке не было. Движение в южном направлении шло через Царское Село. Ещё при Петре было заведено всё снабжение царскосельской резиденции осуществлять вкруговую, через Московский тракт с поворотом к Царскому в Ижоре — по дороге на Славянку. Это было практично, поскольку оттуда же поступал и лес с ижорских пильных мельниц, и рыба из Рыбацкой слободы. В тех же краях были и кирпичные заводы. Проезд по дороге через Славянку был свободным.
А вот для императорского двора использовалось прямое сообщение с Петербургом. Но эта дорога была закрыта для посторонних. Когда всё же возникла необходимость в дополнительной обслуге резиденции, с 1724 года были введены специальные билеты для проезда по царской магистрали. Контроль же осуществлялся посредством трёх пропускных пунктов. Для безопасности на дороге были устроены караульни с шлагбаумами (в ту пору называемыми «рогатками»), охраняемые матросами. Рогаток было три: при выезде из Петербурга (от XVIII до ХХ века граница города перемещалась от Фонтанки к Лиговке, пока не добралась до Рощинской улицы), при въезде в Царское Село (на мельничной плотине под Пулковой горой) и средняя — при пересечении Царскосельской перспективы с Московской.
После Петра всё это было заброшено. Когда Елизавета Петровна озаботилась превращением Царского Села в парадную летнюю императорскую резиденцию, сразу встал вопрос о транспортном сообщении, о подвозе материалов, о комфортабельном подъезде двора. Ведавший среди прочего строительством дорог генерал Виллим Виллимович Фермор разузнал у старожилов, как всё было устроено при батюшке императрицы. Вновь были введены рогатки, построена ещё более закрытая царская дорога в объезд царскосельского Зверинца. Но всё это помогало слабо. Путешествие из Петербурга в Царское Село всё равно оставалось чрезвычайно утомительным предприятием.
Для отдыха по дороге в 1714 году ещё при Екатерине Первой был построен деревянный Путевой дворец возле Средней Рогатки. В отличие от своего мужа, императрица была страстной охотницей. Собственно, и царскосельская резиденция была своеобразным ягдшлоссом для соколиной охоты на Пулковой горе. Когда Анна Иоанновна вернула столицу в Петербург, традицию царскосельских охотничьих забав продолжила унаследовавшая Саарскую мызу цесаревна Елизавета Петровна. Взойдя на престол, она в 1743 году заменила скромный домик деревянным же обширным строением со службами, превратив Путевой дворец в загородную усадьбу.
Наконец, в ноябре 1750 года последовал приказ вместо деревянного здания построить каменное. В конце февраля 1751 года Растрелли представил проект нового дворца, и весной начались строительные работы. Ими руководил «архитектурии гезель» С. Волков. Императрице дворец показался маловат. В 1753 году было удлинено крыло, выходящее на Царскосельскую перспективу. 17 апреля 1754 года упомянутый выше Виллим Фермор доложил управляющему Кабинетом Ея Императорского Величества об окончании основных строительных работ.
Внешний вид дворца хорошо известен нам по сохранившемуся проекту Растрелли. Правда, не очень понятно, в какой степени последующее расширение постройки сказалось на первоначальной симметрии замысла. Впрочем, для тех, кто знаком с изображениями третьего Зимнего дворца в Петербурге, практика расширений, пристроек и добавлений в ущерб симметрии и «регулярства», характерная для елизаветинского царствования, не покажется странной и удивительной. Главный фасад одноэтажного здания был изыскан и элегантен. Сильно выступающий центральный ризалит был оформлен пилястрами и украшен балконом. В центре композицию венчал лепной фигурный фронтон. Как мы знаем по сохранившимся елизаветинским дворцам, входы располагались в конце здания, чтобы посетитель мог оценить роскошь парадных анфилад. Здесь Растрелли красиво обыграл этот принцип, поместив порталы на углах лицевого корпуса и обрамив эти углы пологими всходами с роскошными перилами (первый этаж покоился на высоком полуподвале со службами). По сторонам возникли гульбища, напоминающие о царских палатах XVII века.
Об устройстве Среднерогатского дворца нам известно по старинной книге питерского краеведа Михаила Ивановича Пыляева с характерным названием «Забытое прошлое окрестностей Петербурга». Он писал, что во дворце было всего 15 помещений. Сам Растрелли в перечне своих творений упоминал наличие большого зала в Путевом дворце.
В царствование императрицы Елизаветы Петровны во дворце жила челядь, отобранная из царскосельского штата, «с достаточным количеством разной живности и разных питий для приезда двора». Бытописатель русской старины удивляется, «как много горячительных напитков выносило крепкое сложение тогдашних придворных людей». В ежедневный рацион входило 6 вёдер водки, 5 вёдер вина, 8 вёдер пива. Учитывая глубокие корни российской коррупции, можно полагать, что не всё это изобилие предназначалось придворным мадамам и даже певчим. Кое-что, скорее всего, оседало в кладовках дворцовой прислуги.
Описывая внутреннее убранство дворца, Пыляев отмечал его скромность. Стены были оклеены набивными бумажными обоями, далее перечисляются «печи голландские расписные (надо полагать, изразцовые), два-три зеркала, да разных стульев 63, столов 32, во всякой комнате затем висели стенные бронзовые подсвечники». Правда, не совсем понятно, к какому времени относится это описание — к елизаветинскому или ко времени Екатерины Второй.
Екатерина Великая, обожавшая Царское Село, продолжала пользоваться Путевым дворцом на Средней Рогатке, мирясь с раздражавшим её барочным убранством фасада. Она проявила скромность и практичность, заняв только четыре комнаты в одном из флигелей. Часть помещений и, скорее всего, «большое зало» она постоянно сдавала под трактир с годовой арендой 55 рублей. Для сравнения: управлявший при ней дворцом стряпчий Хабаров имел жалованье 60 рублей в год. Трактир этот обычно именовался «У четырёх рук». Дело в том, что на пересечении дорог с середины XVIII века стоял указатель — сначала с тремя, а позднее с четырьмя «руками», поэтому перекрёсток назывался вполне официально, даже на старых картах, — «Четыре руки», а то и просто «Рука». Этот почтовый столб посредством стрелок в форме человеческих рук указывал направления: вперёд — в Царское Село, назад — в Петербург, влево — в Москву, вправо — в Петергоф.
Павел Первый, который и в Царском-то Селе устроил сплошное разорение, разобрав на камень недостроенные творения Камерона и утащив оттуда все художественные ценности, превратил Среднерогатский дворец в почтовую станцию. Странно, что в литературе нет сведений о Путевом дворце в годы александрова правления. Ведь Александр Павлович обожал Царское и постоянно туда ездил. Известно лишь, что при Николае Первом в 1830 году «заброшенное и обветшавшее здание было восстановлено и превращено в гостиницу». Наверное, императоры-мужчины — спартанцы и кавалеристы, привычные к переездам и воинским упражнениям, — не нуждались в подобных пристанищах.
Дальнейшая участь дворца была весьма печальна. Практичный «век пара и электричества», добавим ещё и СМИ, нашёл древней постройке новое применение. Во второй половине XIX столетия здесь поместили… фабрику типографской краски и чернил. А что — ведь логично же отправить вредное химическое производство на дальнюю городскую окраину. На старинной фотографии ясно читается название акционерного общества «Бергер и Вирт». Это была известная международная компания по производству сухих пигментов и красок для всех отраслей полиграфической промышленности. Её заводы располагались в Лейпциге, Нью-Йорке и Лондоне.
Здание было перестроено, над ним устремились в небо дымовые трубы. Однако интересно, что и в начале ХХ века тонкий знаток архитектурной старины Петербурга В. Я. Курбатов отмечал: «Здание не особенно блестяще: и по плану, и по декорации фасада довольно скромно, но пропорции его совершенны, и даже теперь, несмотря на страшное запустение, сохранилось впечатление праздничной постройки. На чертеже Растрелли впечатление ещё эффектнее».
ХХ век готовил бывшему дворцу новые испытания. Шовинистический угар 1915 года, по-видимому, привёл к разгрому «немецкой» фабрики. Здание опустело и выгорело. В 1925 году оно было надстроено вторым этажом и совершенно утратило какое-либо сходство с творением Растрелли. Восстановлением производства, возможно, занялось всё то же АО «Бергер и Вирт», которому по концессии 1923 года была передана фабрика красок в Петрограде. «Концессионер был обязан не только отремонтировать фабрику, но и оборудовать её наиболее совершенными машинами и устройствами, привести производство в такое же состояние, как и на заграничных предприятиях фирмы». От акционерного общества требовали довести производство типолитографских и масляных красок, олифы, вальцовой массы и прочей продукции через два года до 25 тысяч пудов, а с третьего — до 35 тысяч пудов. При этом 10 процентов стоимости реализованной продукции выплачивалось государству. Кроме того, АО «Бергер и Вирт» ежегодно платило за аренду фабрики по 15 тысяч рублей золотом! Выполняя завет Ильича, большевики «научились торговать».
«По истечении 24-летнего срока концессии фабрика со всем оборудованием и инвентарём безвозмездно, без всякой задолженности и на полном ходу, должна была возвратиться государству». Но какие там двадцать лет! Как известно, у нэпа оказалось короткое дыхание. К тридцатым годам частное предпринимательство было свёрнуто. А ещё через десяток лет Путевой дворец оказался на переднем крае обороны Ленинграда. На фотографиях 1940-х годов его могут узнать только весьма искушённые краеведы. После войны здание использовалось как склад всё той же лакокрасочной продукции. Вид оно имело весьма непрезентабельный.
Вот почему в 1966 году я постыдился встречать президента Франции на фоне этой нескладной развалюхи. А ровно через пять лет, в 1971 году, уже дипломированным архитектором-реставратором, я пришёл поклониться на руины Среднерогатского дворца. Вместо того чтобы, восстановив прежний облик, включить его в композицию создававшегося парадного въезда в Ленинград (как было бы замечательно, если бы при подъезде к городу вас встречал не только Монумент героическим защитникам Ленинграда, но и привет из осьмнадцатого века, творение Растрелли!), Путевой дворец, который не вписался в замысел С. Б. Сперанского, решили снести. Конечно, с обещанием восстановить его «на более подходящем месте». Некоторые детали, в частности образцы белокаменных капителей, спасли, забрав на хранение, сотрудники Музея истории Ленинграда. А остальной «строительный мусор» свезли куда-то на свалку.
Тем не менее, приехав на место разрушенного дворца, я нашёл немало интересного. Больше всего меня поразили обломки лекального (то есть фигурного) кирпича. Оказывается, Растрелли всю профилировку архитектурного убранства выполнял не просто в штукатурке. Для этого изготовлялись специально отформованные кирпичи, и только затем вся украшавшая фасад «архитектура», тщательно выложенная мастерами-каменщиками, покрывалась тонким слоем известкового раствора. Позднее я увидел примеры в натуре, в том же Царском Селе, где на циркумференции Большого дворца протечки промыли часть штукатурного намёта и открылась изумительная кирпичная кладка антаблемента над колоннами. Лекальный кирпич Путевого дворца поразил меня и своими размерами. Фактически это были не кирпичи, а керамические блоки размером этак тридцать на сорок сантиметров при соответствующей толщине. Как ни хотелось взять что-нибудь на память о Среднерогатском путевом дворце, при скромных габаритах моей комнатёнки это оказалось несбыточной мечтой.
На обложке: Проект Ф.-Б.Расрелли Среднерогатского путевого дворца 1751 года.
Литература:
Пыляев М. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. СПб., 1996. С. 347–348.
Витязева В. А. Примечание 1 к главе XIX // Пыляев М. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. СПб., 1996. С. 602–603.
Денисов Ю., Петров А. Зодчий Растрелли. Материалы к изучению творчества. Л., 1963. С. 13; прим. 104. С. 198.
Лютов Л. Н. Обречённая реформа. Промышленность России в эпоху нэпа. Электронный ресурс: http://www.mysteriouscountry.ru/ (далее по ссылкам). С. 20–21.
Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия в 3 т. Т. 1: Осьмнадцатое столетие. Кн. 2. Н–Я. СПб., 2001.
