Здесь жили операторы Дмитрий Месхиев и Наталья Трощенко (родители режиссёра Дмитрия Месхиева), Лев Сокольский, звукооператор Григорий Эльберт, художники Исаак Каплан и Белла Маневич, актёр Семён Фурман. Мы заселились в 1961 году. Это такое счастье — переехать в отдельную квартиру из коммуналки! Мне был 21 год, когда у меня появилась своя комната.
Квартиры распределяли по количеству членов семьи. Нам на троих полагалась «двушка», но отцу давали трёхкомнатную квартиру, ведь он был лауреатом Сталинской премии. Папа — человек честный — наотрез отказался: «Я в три комнаты не поеду, когда люди в подвалах живут». Из двухкомнатных квартир мама выбрала угловую, большую по метражу, чем остальные. Отсюда открывается вид на Александровский парк и Петропавловскую крепость. Отцу однажды надо было снимать салют. Мама предложила не ходить на набережную, а снимать прямо из окна. Так он и сделал.
Ленфильмовцы жили как одна дружная семья. В 1963 году у Дмитрия Месхиева родился сын Димка. Художник Абрам Векслер тут же написал большой плакат: «Поздравляем дом с первенцем», — и повесил на площадке перед лифтом. К нам часто приходили гости. Володя Высоцкий и Олег Даль прямо с порога кричали: «Дядя Женя, давай выпьем!» А папа им в ответ: «Тоже мне племяннички». Они его очень любили. Олег (с ним я работала на «Хронике пикирующего бомбардировщика») всегда дарил мне розы или тюльпаны, приговаривая: «Танюшка, это тебе лютики от меня». У него все цветы звались лютиками. Однажды папа пригласил Муслима Магомаева, которого снимал в фильме «Когда песня не кончается». Мама была в него влюблена. Часто у нас гостил и Александр Галич.
Фасад 10-го монтажного корпуса «Ленфильма». Вид со двора. Фотография Ивана Карпова.
В 1946 году папа работал над «Золушкой» и брал меня, шестилетнюю, на съёмки. У нас с Янечкой Жеймо был один размер ноги — тридцать второй. Когда она сбрасывала туфли на каблуках, я тут же в них впрыгивала и убегала. Она кричала вдогонку: «Танька, отдай туфли!» На что я отвечала: «В моих сандалиях походишь». Перед смертью Янина приехала из Польши, где жила последние годы, в Дом творчества кинематографистов в Репино. Мы с ней сидели, вспоминали знакомых. Вышли на балкон и видим: идёт старикашка с палочкой. Она воскликнула: «Танечка, принц приехал!» Надо было видеть, как они целовались с Лёшей Консовским после 40 лет разлуки.
Отец был очень красивый. У нас есть два портрета, которые подарили ленфильмовцы. Актёры папу обожали, а актрисы говорили: «Евгений Вениаминович не просто снимал нас, он рисовал нас на экране». А Раневская сказала ему однажды: «Женечка, жалко, что ты не женщина, а то бы я за тобой поухаживала». Мужчин она не любила. Как-то её спросили: «Фаина Георгиевна, у вас был мужчина?» «Как же, припоминаю, — говорит, — был один Аркашка в институте. Как-то раз напросился в гости. Я, дурочка, побежала домой, сделала уборку, навела марафет. Пришёл он не один, а с бабой. Ему моя комната была нужна. Больше я с мужчинами дела не имела».
Конечно, я хотела поступать во ВГИК на операторский факультет. Но папа не разрешил — не женская это профессия. Он даже просил своих учеников меня переубедить. И я по маминым стопам пошла на курсы монтажёров. Мама монтировала хронику. Через её руки прошли и блокадные кадры.
Прямо за стенкой нашей кухни находился десятый монтажный корпус. Режиссёры, смеясь, говорили: «Татьяна, давай к тебе на кухню дверь прорубим и будем приходить». А зачем? — они и так часто у меня бывали.
Монтаж — невидимые миру слёзы. Режиссёры попадались разные: некоторые тряслись за каждый кадрик. Я оставалась на студии и монтировала ночами. Каждый раз приходилось возить картину в обком на проверку. Члены комиссии обычно «спали» во время просмотра, но слушали внимательно, проверяли речь. В «Хрониках» герой Венечки Гуревича произносит фразу: «А теперь на горшочек и бай-бай». Как они вспыхнули! «Что это вы говорите во время войны такие слова! Вырезать!» Поцелуи всегда уходили в затемнение или закрывались зонтиком. Когда появились первые заграничные ленты, мы вырезали «эротические» сцены, а кадры прятали. Потом к Новому году хулиганили: делали ролики для студийных капустников и вставляли туда эти вырезки.
В 1974 году я работала над картиной «Синяя птица» — первым совместным с США проектом. Американцы любили приходить в гости. Нас даже обязывали проявлять гостеприимство и приглашать их. Увидев накрытый стол, они всегда говорили: «Русские все больные. У них на столе одновременно и первое, и второе, и третье». Однажды мы с монтажёром Карлом Крессем вместе пошли на день рождения к моей подруге. Он первый раз пришёл в огромную коммуналку, а там столпотворение, корыта на кухне висят. Карл был счастлив и на радостях сказал: «Как же замечательно: все родственники живут вместе!»
На фасаде здания хотели установить мемориальную доску в честь папы, но ещё не прошло 15 лет со дня его смерти. В последние годы, возвращаясь домой с «Ленфильма», отец говорил: «Танечка, я чувствую себя чужим. Мне кажется, меня вот-вот спросят, что я здесь делаю…» Иногда, заглядывая в павильоны, я вспоминаю его слова. После перестройки всё изменилось. Я уже семь лет не работаю: не хочу заниматься видеомонтажом. Всё-таки плёнка была живая.
