• Текст: Юрий Зобнин доктор филологических наук, профессор, почётный работник высшего профессионального образования Российской Федерации
  • N 43/57

Фонтанный дом

«У нас, на Фонтанке, и черти водятся!» — говорил о Фонтанном доме один из его самых знаменитых насельников — великий учёный Лев Гумилёв. Таким образом Лев Николаевич хотел выразить странную ауру местности, о которой сам знал не понаслышке. Ну а где черти, как известно, — там и ангелы, хотя побережье Фонтанки близ Аничкова моста, оказавшееся с первых лет существования Петербурга графской вотчиной Шереметевых, было, и в самом деле, местом непростым.

В давние времена, когда славный новгородский князь Александр Ярославович бил на Неве шведскую дружину ярла Биргера, был здесь большой погост: в 2004 году, во время земляных работ в курдонёре (парадном дворе) ковш экскаватора поволок из недр на поверхность ветхий гроб. Прибывшие по тревоге археологи обнаружили множество уходящих в глубину захоронений — в три слоя, друг на друге, от шведских погребений семнадцатого века до долблёных новгородских домовин тринадцатого. Понятно, что где-то тут находился и храм — Шереметевский дворец, как оказалось, стоял на освящённой земле. Однако шведы, заполучив, наконец, не мытьём, так катаньем, в 1617 году вожделенную веками невскую «Ингрию», принялись, не теряя времени, разорять местные православные деревни, заселяя освободившиеся земли карельскими переселенцами. По всей вероятности, во время этой вековой «ингерманландской» эпопеи погост пришёл в упадок, и Пётр Великий бестрепетно отвёл пустынное кладбище под городскую застройку будущей столицы. Император был не сентиментален, тем более что домам, построенным на костях, петербуржцы нисколько не удивлялись — ни в восемнадцатом столетии, ни в двадцать первом.

01_Bukv_01 big.jpg
Автограф Анны Ахматовой 1960 года из рукописи либретто балета «Тринадцатый год».

Счастливым обладателем «фонтанных земель», участка в 75 сажен по поперечнику и 50 сажен по длиннику от реки Безымянный Ерик (Фонтанки), ге­не­рал-фельд­маршал, тайный советник граф Борис Петрович Шереметев (1652–1719) оказался не­ожиданно для самого себя. Герой Северной войны, огнём и мечом прошедший по балтийскому побережью от Нотебурга (Шлиссельбург) до Дерпта (Тарту), Шереметев после неудачного Прутского похода 1711 года запросился на покой. Фельдмаршал был уже стар, вдов и думал провести остаток дней, затворяясь от мира в обители Киево-Печерской лавры. Однако Пётр, безмерно уважавший благородного (во всех смыслах) Шереметева, предложил Борису Петровичу неожиданную альтернативу монашескому послушанию. В 1705 году скоропостижно скончался родной дядя императора, дипломат Л. К. Нарышкин, оставив после себя двадцатилетнюю красавицу-вдову Анну Петровну, урождённую Салтыкову, с двумя девочками-сиротами, судьбой которых царственный кузен был весьма озабочен. Хранить их дни и оказался призван Петром старый фельдмаршал, рассудивший, что в данном случае супружеский венец стóит пострижения в монахи, да и отказываться от такого свойства было ему как-то не с руки. В качестве части приданого двадцатишестилетней супруги Борис Петрович, разменявший в год своей второй свадьбы седьмой десяток, и получил владения на Фонтанке.

Жалуя ближним придворным земли своего «парадиза», Пётр тут же начинал торопить их новых владельцев с застройкой. Дисциплинированный Шереметев не стал тянуть с преобразованием бывшего погоста под пригородную усадьбу. Уже через несколько лет после свадьбы Шереметева и Анны Петровны Нарышкиной были возведены «большое каменное и деревянное строения» и службы. Планировка участка оказалась совершенно иной, чем в наши дни: фасад главного дома был обращён на перекрёсток будущих улиц Симеоновской и Моховой, где двумя десятилетиями позже расположится придворный храм св. Симеона Бого­приимца и Анны Пророчицы; туда же выходил и парадный въезд.

В этом скором темпе возведения просторной семейной усадьбы в новой столице был не только патриотический, но и вполне прагматический смысл: старый воин оказался неожиданно крепок телом, как духом, и «благотворительный» брак вдруг стал приносить обильные плоды. Уже в 1713 году, когда воспрянувший генерал-фельдмаршал вновь бросился воевать шведов на западных рубежах Империи, Анна Петровна разрешилась сыном Петром. Потрясённый император, узнав о рождении тёзки из письма Шереметева, в ответе смог только сострить: «Пишешь, ваша милость, что оной младенец родился без вас и не ведаете где, а того не пишете, где и от кого зачался». «И что изволите, Ваше Величество, меня спросить, — хладнокровно парировал фельдмаршал, — где он родился и от ково, я доношу: родился он, сын мой, в Рославле, и я в то время был в Киеве. И по исчислению месяцев, и по образу, и по всем мерам я признаваю, что он родился от мене». В 1714 году Анна Петровна родила Наталью, в 1715-м — Сергея, в 1716-м — Веру, в 1717-м — Марфу Шереметевых. И в том же 1717 году Борис Петрович, вернувшись в Москву после очередной кампании в Померании, нечаянно захворал и, проболев год, помер. Ведь генерал-фельдмаршалу было уже под семьдесят, хотя последние семь лет жизни он и пребывал в таком редком любовном и семейном благополучии, какому могли бы позавидовать многие из пылких юношей. Безутешная Анна Петровна пережила мужа на девять лет.

01_Bukv_02.jpg
Фрагмент книги Сергея Шереметева «Татьяна Васильевна Шлыкова», издание 1889 г. Из собрания Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства

Старший их сын, Пётр Борисович Шереметев (1713–1788) всю жизнь оставался баловнем удачи. Любимец восьми (!) государей, генерал-адъютант и обер-камергер, он жил, сибаритствуя, в обеих столицах на широкую ногу, слывя экстравагантным чудаком и сумасбродом. Он изучал постановку горного дела в России, собирал коллекцию минералов, в своих вотчинах строил школы для крестьянских детей, вслух рассуждал о необходимости народного просвещения и отмене крепостного рабства, а в 1743 году и вовсе женился на княгине Варваре Алексеевне Черкасской. В юности она имела прозвание «Тигрица», сводила с ума поэта Антиоха Кантемира и запечатывала любовные письма изображением геральдического льва с подписью «Не свирепствую, но непреодолим». Под венец же пошла только тридцати трёх лет от роду. Впрочем, Пётр Борисович был уже достаточно насыщен житейским опытом, а за невестой числилось 70 000 крепостных душ, которые, соединившись с наследственной долей жениха, составили затем основу легендарного «шереметевского состояния». Петербургским родовым гнездом новой вельможной четы и стал Фонтанный дворец, воздвигнутый в 1746–1750 годах С. И. Чевакинским и Ф. С. Аргуно­вым на месте прежнего загородного поместья, уже окружённого городской застройкой.

Нужно сказать, что планы переустройства имения на Фонтанке существовали в семействе Шереметевых ещё в 1730-е годы. Создатель петербургских перспектив, великий Пётр Еропкин (возможно, при участии придворного зодчего графа Растрелли) выполнил тогда проект, который спустя десятилетие и был реализован Чевакинским. Великолепие внутренних убранств оказалось под стать совершенной, истинно петербургской гармонии выходящего на набережную барочного фасада. Помимо хозяйских покоев, тут были Картинная комната, Танцевальный зал («Старая зала»), Кунсткамера для геологических и прочих диковин, собранных Петром Борисовичем, Ригскамора для хранения оружия и фамильных раритетов (в том числе — для трофейного полтавского седла, принадлежавшего шведскому королю Карлу), роскошная английская биллиардная и домовой храм, освящённый в честь св. великомученицы Варвары. В отделке комнат щедро использовалась золочёная резьба, привозные декоративные ткани, ценная древесина; одна из гостиных (Плиточная) была отделана целиком драгоценными голландскими изразцами, а художник Карл Легрен создал для неё (и ещё для нескольких дворцовых зал) живописный плафон. При дворце был разбит роскошный сад с фонтаном и павильонами. Вообще же Фонтанный дом, возникнув в середине 1700-х, затем на протяжении века совершенствовался, перестраивался и украшался выдающимися петербургскими зодчими нескольких поколений — А. Н. Воронихиным, Дж. Кваренги, И. Е. Старовым, Д. И. Квадри, И. Д. Кор­си­ни, Н. Л. Бенуа. Вокруг самого дворца возникли многочисленные флигели, курдонёр со стороны Фонтанки в 1830-е годы получил знаменитую ажурную решётку с воротами, увенчанными гербом, а над Фрейлинской аркой появился девиз рода Шереметевых на латыни: DEUS CONCЕRVAT OMNIA («Бог хранит всё»).

01_Bukv_03.jpg
Фрагмент книги «Фонтанный дом Шереметевых. Музей быта», издание 1923 г. Из собрания Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства

Фонтанный дворец пришёлся по душе Варваре Алексеевне, и шереметевская чета зажила тут мирно и основательно, произведя на свет семерых детей (из которых, как часто случалось в ту эпоху, совершеннолетия достигли лишь трое). Из Петербурга супруги регулярно выезжали в свои многочисленные имения и, вероятно, по инициативе Варвары Алексеевны, сохранившей молодую страсть к увеселениям и музыке, в одном из них, подмосковном Кускове, были устроены крепостной театр и театральная школа при нём. Благоденствие Петра Борисовича было нарушено в 1767–1868 годах кончинами жены, брата Сергея и трагической гибелью от оспы любимой старшей дочери Анны, фрейлины Екатерины Великой (именно после этой смерти императрица повелела делать прививки и сама подала подданным пример, став первой вакцинированной россиянкой). Удручённый вдовец подал в отставку и, навсегда оставив столицу, провёл остаток дней в московских вотчинах. Петербургский Фонтанный дом был сдан в долгую аренду, а после смерти старого графа перешёл по наследству к сыну Николаю (1751–1809).

Николай Петрович Шереметев рос при дворе, был товарищем детских игр будущего императора Павла Первого, в семнадцать лет стал камер-юнкером, учился в Голландии, а по возвращении пошёл по гражданской линии. Он руководил Дворянским банком, был предводителем московского дворянства. Однако подлинным его призванием стал театр, увлечение которым передалось ему от родителей. Сам профессиональный музыкант и дирижёр, специально изучавший декорационное, балетное и сценическое искусство, Николай Шереметев построил в Кускове новое оперное теат­ральное здание и создал из своих крепостных великолепный оркестр и лучшую в России труппу для музыкальных представлений. Спектакли шли на двух сценах — в Кускове и в театральном флигеле московского дома Шереметевых на Никольской, потом, ввиду огромного интереса публики, к этим двум площадкам добавился и театр, построенный Н. П. Шереметевым в Останкине. Звездой шереметевского театра стала девятнадцатилетняя крепостная актриса Прасковья Жемчугова (П. И. Ковалёва), покорившая в 1787 году своей игрой и пением саму императрицу (после представления оперы А. Гретри «Браки самнитян» восхищённая Екатерина жаловала Жемчуговой бриллиантовый перстень). С молодым Шереметевым Жемчугову связывали очень сложные отношения. Слова Зельмиры из оперы «Взятие Измаила» О. А. Козловского — «Любовник, друг, и муж, и просветитель мой, / Жизнь новую приму, соединясь с тобой!» — она обращала со сцены Николаю Петровичу. Известно, что барин-режиссёр был легкомыслен, щедр, любвеобилен и охотно заводил романы с актрисами, однако его трагический союз с Жемчуговой менее всего напоминал крепостную любовную интригу. Это была, по пора­зительному выражению Шереметева, «двадцатилетняя привычка друг к другу», то есть человеческая связь настолько тесная и всеобъемлющая, что эротические и куртуазные коллизии мало что могли в ней прояснить. В Кускове, где они вместе ставили спектакли, Н. П. Шереметев вёл странную «двойную жизнь», проживая на правах хозяина не только в собственной барской усадьбе, но и в уединённом доме Жемчуговой. После смерти в 1788 году старого графа Шереметева Николай Петрович и Пра­сковья Ивановна жили уже открыто гражданским браком (что вызывало оживлённые толки как в светских, так и простонародных кругах), а в 1795 году Н. П. Шереметев был призван на службу в Сенат и перевёз Жемчугову в Петербург. Их последней театральной работой станут праздники в Останкине в апреле-мае 1797 года, где на московских коронационных торжествах Павла Первого дважды представлялись «Браки самнитян». Вскоре Шереметев и Жемчугова окончательно обосновались в Фон­танном доме. Осиротевший театр прекратил постановки и в 1800 году был окончательно распущен. Новый император возвысил Шереметева, жаловав ему сначала обер-гофмаршала, а затем и обер-камергера (высший придворный чин). Николай Пет­рович побывал в это царствование членом Комиссии по установлению порядка принятия русских дворян в Орден мальтийских рыцарей, директором Императорских театров и начальником Пажеского корпуса. Особого успеха на политическом и государственном поприще он, в отличие от своих московских «театральных затей», не имел. Между тем это возвышение и вельможная близость Шереметева к императору существенно осложняли положение невенчанной четы в столице. Хотя доверенные лица графа и составили Жемчуговой «пристойную» родо­словную, связав подмосковную крестьянскую семью Ковалёвых с польскими шляхтичами Ковалевскими, она вынуждена была жить затворницей в Фонтанном доме, где для неё были созданы апартаменты и «фрейлинский» штат из нескольких привезённых из Кусково подруг-артисток. По заказу Шереметева во дворце был создан и концертный зал, однако петербургский климат губительно сказался на здоровье его подруги: она потеряла голос и страдала от хронической болезни лёгких. Белый зал, прекрасное создание Дж. Кваренги, остался печальным памятником несбывшимся мечтам Жемчуговой возобновить выступления в столице:

Только зеркало зеркалу снится,

Тишина тишину сторожит…

01_Bukv_04.jpg
Фрагмент книги «Фонтанный дом Шереметевых. Музей быта», издание 1923 г. Из собрания Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства
01_Bukv_06.jpg
Фрагмент книги Б. М. Матвеева и А. В. Краско «Фонтанный дом», издание 1996 г. Из собрания Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства

Зловещим образом закончилась и её попытка разучить драматические роли Офелии и Клеопатры: старуха-гадалка напророчила «двух покойниц на сцене, да третью сверху — в жизни», после чего репетиции были прекращены. В результате за восемь петербургских лет Жемчугова дала лишь один импровизированный концерт — для императора Павла, явившегося со свитой в Фонтанный дом навестить заболевшего Шереметева.

В новое царствование Шереметев удалился от придворных дел, однако Александр Первый оказался благожелательно расположен к другу низверженного отца. Шереметев и Жемчугова присутствовали на коронации в Москве, где 6 ноября 1801 года тайно обвенчались в церкви св. Симеона Столпника на Поварской. Однако вместе им жить оставалось уже недолго: 23 февраля 1803 года графиня Прасковья Шереметева, родив сына Дмитрия, умерла в родильной горячке в покоях Фонтанного дома. Николай Петрович, зная об опасности, нависшей над женой (врачи констатировали у неё процесс в лёгких, и роды заведомо были опасными), до последних минут надеялся на чудо. Ещё до рождения сына он предал гласности свой брак и получил от императора подтверждение его законности («Граф Шереметев может избрать себе жену по своему усмотрению»). В Фонтанном доме вплоть до последнего вздоха графини Прасковьи шли приготовления к грандиозным свадебным торжествам, которые должны были стать блистательным финалом необыкновенной двадцатилетней борьбы влюблённых с «бренными предрассудками света сего о неравенстве сословий». Но русская версия сказки о Золушке оказалась в итоге очень печальной. Эта безвременная смерть, беспощадно оборвавшая самый знаменитый «крепостной роман» в русской истории, превратилась в романтическую легенду, одухотворившую в народном сознании образ Шереметевского дворца на Фонтанке, и была воспета в «Поэме без героя» Анной Ахматовой:

Что бормочешь ты, полночь наша?

Всё равно умерла Параша,

Молодая хозяйка дворца,

Не достроена галерея —

Эта свадебная затея,

Где опять под подсказку Борея

Это всё я для вас пишу.

Тянет ладаном из всех окон,

Срезан самый любимый локон,

И темнеет овал лица.

01_Bukv_05.jpg
Фрагмент сборника статей «Дома рассказывают», издание 1991 г. Из собрания Санкт-Петербургского государственного музея театрального и музыкального искусства

Потрясённый такой развязкой, Николай Петрович превратил опочивальню, где прошли последние минуты жены, в домашнюю святыню. Долгое время в этой комнате, находящейся близ домовой церкви св. Варвары Великомученицы, сохранялась установленная им медная доска с обращением к новорожденному сыну «оставить сей печальный чертог навсегда себе в благоговейном сбережении». Сам Шереметев предчувствовал, что со смертью Жемчуговой завершается и его собственный жизненный путь. Так и случилось: спустя шесть лет он тихо преставился. «Во всём богатстве и пышности не находил я ничего увещевательного для изнемогшей души моей и тогда-то наипаче познал тщету их,– писал Шереметев в завещании. — Несчастные приключения переменили мои мысли и чувствования: я пожелал жить умеренно, моля Бога, чтобы обратить мою душу на пути правые».

Граф Дмитрий Николаевич (1803–1871), сын Шереметева и Жемчуговой, блестящий кавалергард, камер-паж Александра Первого, камергер Николая Первого и гофмейстер Александра Второго, благоговейно чтил память родителей и был великим благотворителем и меценатом. При Дмитрии Шереметеве Фонтанный дом стал одним из крупнейших столичных центров культурной жизни России. Тут бывали его учитель Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин, воспевший «богача младого» в своих нашумевших стихах «На выздоровление Лукулла», П. А. Вяземский, А. А. Дельвиг, М. И. Глинка, Ф. И. Тютчев, Михаил и Матвей Виельгорские, в музыкальном салоне выступали Ф. Лист, Г. Берлиоз, П. Виардо. Дворец при Д. Н. Шереметеве окончательно превратился в роскошный музей, располагавший коллекциями живописи и скульптуры и великолепной библиотекой. Сам же Дмитрий Николаевич предпочитал в быту спартанскую строгость и устроил себе в Фонтанном доме отдельное жильё в единственной большой комнате верхнего этажа, убранство которой было самое простое. Зато тут находился красного дерева киот с образами и большим крестом с мощами, которым, умирая, благословила новорожденного младенца графиня Прасковья. Дмитрий Николаевич отличался глубоким благочестием, любил выстаивать службы, а при домовой церкви создал великолепный хор.

Личная жизнь этого яркого человека была омрачена трагедией, обстоятельства которой заставляют задуматься о роковых параллелях в судьбах родителей и потомков. Первая жена Д. Н. Шереметева Анна Сергеевна (урождённая Шереметева, 1810–1849) через пять лет после рождения наследника (1844) внезапно скончалась в Кускове при странных обстоя­тельствах: в отсутствие мужа, она, выпив за обедом чашку бульона, упала замертво и, не приходя в себя, скончалась. Следствие по данному делу не проводилось (по просьбе самого Шереметева) и обстоятельства этой смерти до сих пор остаются невыясненными. Новый его брак (1852) со смоленской помещицей А. Г. Мельниковой также не был счастливым из-за постоянных интриг жены против пасынка в пользу рождённого ею сына Александра, что, в конце концов, привело к распаду семьи.

Скончался Дмитрий Николаевич в полном одиночестве в Кускове. В последние годы жизни он избегал знакомств и встреч, а бывая в столицах, не любил показываться на улицах и в публичных местах, опасаясь докучливых просителей. К этому времени выражение «жить за шереметевский счёт» было повсеместно распространено среди творческой богемы, студенчества и интеллигенции, и многие пытались получить своё вспомоществование самым беззастенчивым образом. Тем не менее, потеряв во время крестьянской реформы 1861 года существенную часть доходов, Д. Н. Шереметев, вплоть до кончины, не сокращал благотворительной деятельности, экономя исключительно на личных нуждах. Похоронен он рядом с родителями в склепе Александро-Невской лавры.

Сын его, Сергей (1844–1918), вступивший во владение Фонтанным домом и московскими шереметевскими вотчинами, в молодости служил в Кавалергардском полку, перед Балканской кампанией получил полковника и состоял в свите наследника-цесаревича Александра Александровича. В царствование Александра Третьего С. Д. Шере­метев был в фаворе, стал флигель-адьютантом, действительным статским советником и егермейстером Императорского двора, а с 1900 по 1917 годы заседал в Государственном совете. Как и отец, был он благотворителем и меценатом, участником множества общественных организаций, попечительских советов и фондов, избирался губернским предводителем дворянства в Москве и мировым судьёй
в Шлис­сельбурге, Подольске и Звенигороде. Одна­ко при всём многообразии военных, государственных, придворных и общественных занятий, пришедшихся на долгую жизнь С. Д. Шереметева, в российской культуре он остался прежде всего как создатель Общества любителей древней письменности (1877), историк, краевед и издатель архивных памятников: летописей, грамот, писцовых книг, исторических актов и документов. Среди последних значительное место занимали шереметевские материалы, а также материалы семейного архива князей Вяземских: Сергей Дмитриевич был женат на внучке известного поэта П. А. Вяземского Екатерине Павловне (1849–1929).

01_Bukv_08.jpg
Фрагмент «Книги о Санкт-Петербурге», издание 1996 г. Из домашней коллекции Лолиты Крыловой

Их брак дал обильное потомство — девять детей, шестеро из которых, достигнув совершеннолетия, сами обзавелись семьями, связав эту шереметевскую ветвь с династиями Воронцовых-Дашковых, Оболенских, фон Геблей, Мейендорфов, Сабуровых, Гудовичей. При Сергее Дмитриевиче, в последние предреволюционные десятилетия, Фонтанный дом превратился в родовое гнездо с «великим числом детей и внуков» — по словам антиохийского патриарха Григория Четвёртого, посетившего Шереметевых в 1913 году и восхищённого как несметными сокровищами искусства, собранными в этих стенах, так и видом пребывающего тут семейного благополучия: «Я убедился в том, что этот дом, по словам Пророка, преисполнен благословенья Божия».

Российская катастрофа 1917 года сокрушила столичную шереметевскую вотчину. Сергей Дми­триевич и его многочисленное потомство покинули Петербург ещё до октябрьского переворота, а Фонтанный дом по инициативе одного из сыновей графа, художника и историка Павла Сергеевича Шереметева был, в конце концов, передан Наркомпросу и превращён в Музей дворянского быта и быта крепостных XVIII–XX веков. Таким образом во время лихолетья изгнанные владельцы дворца надеялись сохранить его коллекции художественных и книжных сокровищ. Надежды эти были тщетными: уже в 1920-х годах часть дворцовых помещений занимал трудовой союз «Северокустарь», затем — Астрономический институт, а в 1930-е годы Фонтанный дом перешёл в ведение Всесоюзного арктического института, учреждения режимного и недоступного для посторонних. Сергей Дмитриевич Шереметев скончался 17 декабря 1918 года в Москве, среди гонений и арестов «красного террора», в мясорубку которого попали многие из шереметевской семьи. Перед смертью, собрав ближних, последний владелец Фонтанного дома напутствовал их.

— Мы должны, — говорил он, — перестрадать вместе с Россией все беды и несчастья, которые постигли её и народ наш. У нас нет настоящего, но зато есть прошлое, и его надо сохранить во имя будущего. Вижу Россию могучей и славной в небывалом блеске величия!

Слова эти оказались вещими и в какой-то мере предвосхитили судьбу петербургской родовой твердыни — Фонтанного дома. В трагическом XX веке разорённый дворец Шереметевых стал пристанищем Анны Ахматовой, Владимира Шилейко, Николая Пунина, Льва Гумилёва, превратился в главный оплот духовного сопротивления, объединив вокруг себя героическую ленинградскую творческую и научную интеллигенцию 1920–1940-х годов, и выстоял, и победил… Но это была уже другая история.  

Литература:

Заозерский А. И. Фельдмаршал Б. П. Шереметев. М. 1989.

Краско А. В. Три века городской усадьбы графов Шереметевых. М., 2009.

Попова Н. И., Рубинчик О. Е. Анна Ахматова и Фонтанный Дом. СПб., 2009.

Пыляев М. И. Старый Петербург. СПб., 2004.

Рогов А. Прасковья Жемчугова. М., 2004.

Оставить комментарий

Для того,чтобы оставлять комментарии, Вам необходимо Зарегистрироваться или Войти в свою комнату читателя.

РекомендуемЗаголовок Рекомендуем