Советская журналистика

По новому правилу, получив аттестат зрелости, я должна была два года отработать, прежде чем поступать в творческий вуз. Куда идти? Конечно, на телестудию. Наш класс постоянно снимался в спектаклях и концертах. Трудовую книжку открывает запись: «Принята помощником режиссёра».

Только позже, на Ленинградском телевидении, увидела цеха — бутафории, костюмерный, реквизита, мебели… Здесь не было ничего подобного. Но был серьёзный объём вещания и коллективное желание делать настоящее телевидение. Поэтому помреж как волшебник — умей исполнить всё. Готовилась передача детям «Я — молоко». Нужна стеклянная молочная бутылка, какие только «на материке». Нашла бутылку. Многие домашние вещи становились на время реквизитом. Учебные пособия из родной школы. Театр во многом помогал.

Передачи были не в записи, прямой эфир! Требовали особой тщательности, слаженности. Но, несмотря ни на что, работалось легко. От личного интереса к процессу. От общей увлечённости телевизионным творчеством.

С началом осени ушла в декрет диктор Галя Львова, и стала я исполнять ещё и дикторские обязанности. Галя вернётся через несколько месяцев, родив замечательного Игорёшу, будущего детского доктора-психиатра. Мы с ней поработаем вместе, и я уеду в Ленинград, но дружбу сохраним, встречаясь каждый раз, когда Львовы будут прилетать с Таймыра. Я лишь однажды на месяц наведаюсь в Норильск, а Галя надолго останется лицом города. Норильское телевидение — вся её жизнь.

У таймырских детишек — свои постоянные телегерои. Куклы Знайка и Незнайка, совсем такие, как в мультиках, только здешние. Главный редактор детского вещания Нина Иванова сочинила с их участием настоящие телепьесы. Но нужен ведущий. И Нина посадила меня в кадр вместе с куклами. Я стала называться тетёй Галей. В эфир пошли циклы «Путешествие по комнате» и «Мы читаем». С благодарностью всегда вспоминаю Нину. Это она дала мне первые журналистские задания, её добрая и опытная рука правила мои неумелые репортажи.

Почти со дня открытия студии появился Северок, эксклюзивное дитя Норильского телевидения, придуманное редактором Тамарой Александровой — кукла-мальчишка в одежде коренных народов Таймыра. Вместе воскресными утрами вели с ним передачу «А сегодня вот что: Северок и почта».

Нынешние дети не испытывают былого доверия к средствам массовой информации. Нет доверия — нет и писем. На Норильское телевидение почтальоны приносили полные сумки корреспонденции от ребятни. Писали, конечно же, любимому Северку. Я до сих пор храню некоторые из этих трогательных посланий.

Главный редактор Анатолий Львов однажды организовал программу о детской моде. Это была новация! В полярную ночь на залитом солнцем «юпитеров» студийном пространстве — малыши-детсадовцы в превосходных нарядах. Вот-вот начнётся передача, учтите, прямого эфира! Моделям предстоит пройти немаленькое расстояние по павильону. Сейчас прозвучит команда «В эфире!», а дети — словно окаменели. И тогда Львова осенило! Он попросил меня встать в противоположном от ребятни конце студии. Взял микрофон: «Дети, вы все идёте к тёте Гале — маме Северка». И юные наши зрители бодро зашагали ко мне. Передача получила общую восторженную оценку. А я стала называться мамой Северка.

Сам процесс телевизионного производства, сочетание электронных спецэффектов и фантазии сотрудников, энергичный, наполненный пульс буквально каждого дня — у телевидения нет выходных, и эта включённость во все важные события, и само здание на горе, где всегда ярко светятся окна, где чудо творчества не просто живёт, но постоянно возрождается в новом качестве — всё это и есть телевизионная магия. Сотни и сотни попадают в поле её притяжения, что уж говорить о выпускнице школы?! Но не чудесами эфира притягивало меня тогда телевидение. Прежде всего, это были те, кто его создавал.

Анатолия Львова чтут нынешние просвещённые норильчане. Это он переворошил архивы разных городов, публикации, провёл и записал десятки интервью — и собрал воедино трудную историю Норильска. Толя был иронично-суровым критиком моей дикторской работы. Спустя годы, я оценила его тональность: она задевала, царапала — и заставляла искать лучшее.

К моменту моего поступления в помощники режиссёра уже работал телеоператором Гоша Муравьёв. Это было здорово: в незнакомом взрослом коллективе — приятель школьных лет! Если Гоша стоял за камерой, всегда была уверена: композиция кадра выстроена, свет поставлен лучшим образом.

Гоша виртуозно хохмил, был полон частушек, притч, мимолётным словом крепко гвоздил дураков… Через два года он уехал в Москву, поступил на операторский факультет ВГИКа. Сегодня — мэтр среди телеоператоров страны. Преподаёт мастерство студентам. Набрала в интернете: Муравьёв Георгий Дмитриевич. Открылся рассказ Гошиных коллег, как мотались по Чечне, разыскивая похищенных журналистов. Нашли. Освободили. Как восхищала точность реакций Георгия Дмитриевича. И как его смелость спасла группу в экстремальной ночной ситуации. Правда, вся слава операции досталась не телевизионщикам. Но ведь не для славы они по войне колесили!

Меня всегда восхищают люди, умеющие многое в своей профессии. Ганс Вильгельмович Мюнцен-майер только что в кадре не работал, всё остальное на телевидении он умел. Помнится, числился главрежем, но никогда не видела его заседающим, поучающим. Утром подхватить камеру и вместо заболевшего кинооператора умчаться на рудник. Днём на тракте, отстроив всю осветительную аппаратуру, встать за телекамеру. Ближе к вечерним «Новостям» смонтировать сюжет с рудника, зайти в кинопроекционную — что-то у них не ладится, а Ганс ещё и киномеханик с младых лет, — и с началом эфира воцарить в аппаратной за пультом в двух ипостасях: режиссёр и сам себе ассистент. Ни трудное детство и юность, ни ГУЛАГ, выпавший на его долю, не лишили этого человека динамизма, творческого начала, доброго нрава.

«Теоретические исследования в области телеискусства должны играть ту же роль, что искусственные органы, которыми пользуются хирурги». Так писал Всеволод Вильчек в книге «Контуры. Наблюдения о природе телеискусства». Она вышла в Ташкенте, в 1967 году, через пять лет после того, как Сева покинул Норильск, перейдя от практической журналистики к её изучению. К роли хирурга. Телевидение переживало период становления, неустанно занимаясь самоидентификацией. Ответить чётко на все вопросы мешал малый опыт, а телетеория была совсем юной. Книга Вильчека сразу приобрела у специалистов колоссальную популярность.

В разные годы мы встречались в Москве. Сева работал во ВНИИ киноискусства, директором социо-логической службы «Останкино», информпрограмм ОРТ… Не переставая исследовать практику телеэфира, давно стал авторитетным учёным. Для меня же навсегда остался таким, каким узнала его на Таймыре. Старший редактор Норильского телевидения был ярким убеждённым романтиком шестидесятых! Кто-то дал мне машинописные листки — поэму Вильчека «Я — Таймыр!». Стихи были естественны, как дыхание, полны любви к людям Севера. На вступительных экзаменах в университет я писала сочинение на вольную тему, и поэма Севы была очень важным компонентом моей работы. Могу утверждать: лучшей поэмы о Таймыре не написано. Автор её казался мне взрослым и мудрым, ведь ему уже было 24 года!

По норильскому снегу проложили дорожки весенние ручьи — начало июня. Большой группой под предводительством Львова нас отправляют в Красноярск: впервые телевидение Таймыра покажет свои программы столице края. Творческий отчёт. Это как гастроли театра: везём реквизит, коробки с музыкой, киноматериалы, фотографии, тексты, рисованные титры — словом, всё, видеозаписи ещё нет. Никак не можем улететь — Норильск закрыт по метеоусловиям. Четыре дня ожидания. И, наконец, красноярский аэропорт! В сумерки вечера распахивается дверь самолёта, и жаркой волной, напоённой пряными, волшебными, неисчислимыми ароматами, нас обнимает тайга. Начинается сказка.

Телегастроли идут с огромным успехом. Город в зелени листвы, что для норильчанина уже чудо, простор Енисея. И — молодость! Прогуляли мы с Валей однажды до утра… В гостиничном ресторане чета Львовых уже завтракает. Галя понимающе улыбается. От руководителя ожидаем серьёзной проработки.

— Ой, мама, мама! — восклицает Львов патетически. — Не бей меня, мама, мокрым полотенцем!

А более руководитель делегации нам ничего не сказал.

Я поступила учиться в Ленинградский университет на факультет журналистики. Львов нередко прилетал из Норильска по делам, а когда его сын Игорь стал студентом мединститута, ещё и повидаться с ним. С жадностью слушала его рассказы, тем более что первое время, несмотря на захватывающе интересную студенческую жизнь и закрутившийся роман, скучала по Северу.

В один из приездов говорю:

— Толя, зовут меня в журнал «Костёр», но только учётчиком писем. Москва дала такую ставку, других нет… (Я-то уже без пяти минут выпускница Ленинградского государственного университета — одного из лучших в ми ре, в «Костре» уже два года печатаюсь, только что прошла преддипломную практику, и вдруг — учётчик писем!)

— Да о чём ты говоришь! В «Костре» — хоть карандаши точить!

Я задумалась.

В те годы норильчане ни дня, ни часа не чувствовали себя жителями далёкой окраины. В молодёжной редакции висел плакат: «Это и твой дом, Фидель!» Такой отзвук в сердцах находили на Таймыре кубинские события. Сооружалась крупнейшая в мире Красноярская ГЭС — репортёры Норильского телевидения снимали перекрытие Енисея. Для детей придумали, что Северок на великой сибирской реке был в командировке.

В столице шёл грандиозный Первый конкурс имени Чайковского. Победители — американский пианист Ван Клиберн и советский скрипач Валерий Климов. У нашего скрипача триумфальные гастроли по Америке: Нью-Йорк, Вашингтон, Бостон, Чикаго, Лос-Анджелес. В Мэдисон-сквер-гарден его слушают семнадцать тысяч! А мне однажды утром звонит выпускающий редактор: «Учти, вечером на студии гость — Валерий Климов. Ты ведёшь передачу. Выступление у него в концертном зале музыкальной школы». И никто не ахает: надо же, на Таймыр прилетел! Тем более что наш концертный зал амфитеатром — конечно, не Карнеги-холл, но Климов был приятно удивлён.

Редактор Светлана Светана пишет знаменитому Маршаку о Северке, о Норильске. Маршак пишет поэму! Она выходит отдельной книгой. О Северке узнаёт вся страна. Ну и что в этом удивительного? Нормально!

Документальное кино тогда владело сердцами и умами зрителей лишь чуть меньше художественного. В 1961 году на экранах страны публицистический фильм «За рампой — Америка». Режиссёр, сценарист и оператор Анатолий Колошин сидит у нас в эфире и рассказывает свою биографию, такую удивительную и такую обыкновенную для его поколения: закончил ВГИК в 1941-м, всю войну — фронтовой кинооператор. На столе рядом — кинокамера, она всегда с ним.

А Михаил Новохижин, артист Малого театра, давал интервью, не расставаясь с гитарой. Исполнил проникновенную песню на слова Льва Ошанина. Полное ощущение, что о Норильске, о наших родителях:

 В диком краю, в нашем краю

 Мы построили город

И людям на память

 Оставили юность свою…

Только совсем недавно узнала: Михаил Михайлович от первого до последнего дня прошёл Великую Отечественную, лётчик-стрелок, разведчик. Восемнадцать орденов и медалей! После войны учился в Академии Жуковского и играл в самодеятельности. Придёт время, он станет крупным театральным педагогом, профессором, ректором Щепкинского училища. Но до этого будет много ролей в Малом театре, в кино, он запишет тридцать грампластинок, озвучит героев нескольких мультфильмов, споёт песни в «Неподдающихся», «Сверстницах», в «Девушке без адреса» и других популярных картинах.

Люблю спрашивать людей, прошедших войну, как они встретили День Победы. И тут у Новохижина, спроси его, был бы особенный ответ. 9 мая 1945-го Михаил и Капитолина Кузьмина поженились. Капитолина стала звездой оперетты. Союз семейный — а всю жизнь.

Михаил Михайлович ушёл из жизни в январе 2012-го. Сколько же мог этот человек рассказать! Какой яркий герой для телеочерка или журнального интервью! Не сделала… Осталась одна фотография…

По большому счёту, я многим обязана Норильскому телевидению. Выбором дела жизни. Дикторской профессией, которая дала свободу общения, научила работе в кадре и за кадром, с детьми и со взрослыми. Обязана знанием технологии создания передач. И, конечно, совместной работой, дружбой с некоторыми людьми, само общение с которыми было профессиональной и жизненной школой.

У Юрия Визбора есть песня, созданная в возрасте, когда «на смену миражам приходят рубежи». Но при всех потерях существует то, что не отнять у нас ни годам, ни виражам жизни: «друзей займут заботы, детей растащит мир — он им принадлежит. Но первая любовь с названием "Работа" останется при нас оставшуюся жизнь».

Улица Чапыгина, 6. Ленинградское телевидение. Главная редакция детских и молодёжных программ

— Сегодня я должна сообщить дирекции, кого мы выдвигаем на студийную премию, — сообщает на редсовете главный редактор. Тон, как всегда, уныло-недовольный, словно речь о месте на кладбище. — По всему получается, режиссёр Виль Рощин. У него действительно очень хорошие работы. Но я не могу заявить данную кандидатуру. Потому что он постоянно опаздывает на летучки.

Сделать эту даму руководителем вещания для детей можно было только из ненависти к юному зрителю. Кабинет её обхожу стороной. Вопросы стараюсь решать не с ней.

Меня распределили сюда по окончании ЛГУ. Одновременно со мной пришла Лена Ломова, кажется, выпускница Института культуры. По неведомому нам замыслу, Лене из месяца в месяц главный редактор не даёт никаких заданий, отчего та жутко нервничает. А я завалена таким количеством передач, какое не сделать вовремя, из-за чего тоже жутко нервничаю.

Студийные машинистки никогда не могут напечатать сценарий к сроку, а 88 рублей зарплаты в месяц как-то не хочется с ними делить. Хорошо, что мама, как только я поступила на факультет журналистики, подарила «Оптиму». Надёжная немецкая машинка много лет отстукивала сценарии мои и моих подруг.

К передачам — правда, не всегда — делают подсъёмки. Но в целом это всё ещё время прямых эфиров. Неприятные сюрпризы случаются. То герой передачи срывается в командировку. То опаздывает к началу. То день перепутает. По любой из этих причин передача пропала! Значит, пропал и редакционный план вещания. Ступай на ковёр к главному редактору, пиши объяснительные…

Если б не возглавляла производство Елена Георгиевна Степаненко, наша «палочка-выручалочка», умевшая перекинуть съёмку, привязать к другой, объединиться с коллегами — всегда спокойно и умело выплывавшая в бурном телевизионном море, то и не представить, что бы было с молодёжным вещанием. Благородно красивая, всегда доброжелательная, авторитет во всём — и в работе, и в кулинарии: её пирог «Утро Парижа» не знал себе равных. Всякий раз вспоминаю Елену Георгиевну, когда вижу её сына — профессора Александра Сергеевича Запесоцкого.

Жаль, не удалось поработать при прежнем главном редакторе Нине Владимировне Пономарёвой — та ушла на повышение. О ней почтительно говорили так: виноват — изругает в редакции, а пойдёт к начальникам, там встанет за тебя горой.

Заместитель главного редактора Тамара Львовна Рейтштейн не расстаётся с толстым блокнотом. По китайской пословице, «даже самые плохие чернила лучше самой хорошей памяти». Буквально каждому из нас в этом блокноте напоминания, пожелания. Тамара Львовна обеспечивает качество вещания, да ещё сама делает суперхит «Турнир СК». У главного редактора своих передач нет. Как нет и никаких традиций, этой дамой порождённых или хотя бы поддержанных, ни разу не услышала я советов руководителя, касающихся моих творений, нет инициатив, общих праздников, радости от успехов.

Здесь уже работают двое выпускников родного факультета, но понимание бесперспективности уводит и Виктора Некрасова (а какой замечательный детский тележурнал для пионеров «Все наверх!» он делал!), и синеокую красавицу, талантливую журналистку Валентину Замятину. Карьеру она выстроит в органах госвласти.

Но однажды раздался звонок из журнала «Костёр»: образовалась свободная ставка литературного сотрудника отдела науки и публицистики.

Меня не пришлось приглашать дважды.

Таврическая улица, 37. Редакция журнала Союза писателей СССР и ЦК ВЛКСМ «Костёр»

Вообще-то моё знакомство с «Костром» началось ещё на Таймыре.

Первого сентября иду в школу в зимнем пальто. В октябре Норильск утопает в сугробах и кажется отрезанным от мира раз и навсегда. Утомительная, долгая вступила в свои права зима. И вдруг — бандероль из Ленинграда. Бабушка прислала новый детский журнал. На обложке — концы красного галстука, как пламя. Называется «Костёр». С того дня и, получается, на всю жизнь я буду связана с этим изданием.

«Костёр» — как магнит. Журналисты, писатели, художники, творческая братия разных профессий, все, кто работает с детьми — любят приходить на Таврическую, 37. Утверждают, что здесь особая атмосфера, ощущают прилив энергии, побывав в наших стенах. Редакция расположена на втором этаже маленького особняка. Окна смотрят в Таврический сад. Его клёны, то зелёные, то красные, то в белом кружеве снега, — как картины в оконных рамах. Светлая эстонская офисная мебель, тогда такую в городе редко где и увидеть можно было.

Мне ещё требовался учитель, пример в журналистике. Уж тут лучше нечего было и желать. Наталья Владимировна Теребинская, ответственный секретарь, приглашена в журнал самим Маршаком, хорошо пишущая, блестяще образованная, три языка свободно, фортепиано. И ко всему прочему — редкостный человек. Со временем я буду благодарить судьбу, что она подарила мне дружбу с Натальей Владимировной.

Мой заведующий отделом — Феликс Нафтульев. Нет ему равных среди работающих в жанре публицистики для детей. И это не всё! По его сценариям создаются документальные фильмы, он — лауреат многих фестивалей и конкурсов.

Лёша Лосев (Лев Лифшиц) руководит спортивным отделом, плюс к этому он — известный поэт и литературовед.

Редкий тандем — руководители журнала. Владимир Васильевич Торопыгин — главный редактор, член Союза писателей СССР, поэт, автор многих книг. Он работал в газете «Смена», и порой опыт газетчика очень помогает ему в принятии журнальных решений. А его заместитель Юрий Антонович Юркан из пионерских работников. По линии Союза писателей Торопыгин часто бывал в командировках. Юркан на месте решал все текущие вопросы. А шли к нему не только по костровским делам: маму или тётю в больницу положить, ребёнка в сад устроить, лекарство достать. Антоныч был безотказен. Верен на деле пионерскому правилу: «Если не я, то кто же?».

Редакция славилась своей творческой атмосферой, особым, заложенным ещё Самуилом Яковлевичем Маршаком, основателем журнала, чутким отношением к юному своему читателю. Справедливости ради, замечу: ответственно относился к читательской аудитории и Центральный комитет комсомола, финансировавший издание. «Костёр» не испытывал финансовых трудностей, отправлял корреспондентов, если требовалось, в отдалённые уголки огромной страны, рассылал книги, пластинки, игрушки, устраивал детей на лечение…

Анатолий Львов придумал книгу из монологов юных норильчан — об их увлечениях, школе и друзьях,полярном сиянии, о морозах и красоте летней тундры. О себе, о Родине, о мечте… Я показала рукопись коллегам. Мнение было единым: «Печатаем!» Материал вышел под тем же названием, как позже и сама книга — «Мы из Снежгорода». Редакция получила много читательских вопросов о северной жизни.

Тогда в журналах не печатали постыдных слов «Рукописи не рецензируются и не возвращаются». Литконсультанты отвечали всем. И, разумеется, ни одно детское письмо не оставалось без ответа. А рассказики и стихи рецензировали авторитетные критики и литературоведы.

Творческий градус был очень высок. Считалось, нет недоступных ребёнку тем, которыми живёт взрослый мир. Но только извольте рассказать интересно. В редакцию просто стыдно было принести слабую рукопись. Много работали и над формой, и над иллюстративным решением темы.

Раз в год авторы, художники, фоторепортёры отправлялись в большое путешествие «Костра». То в «Самарскую кругосветку», то по северным широтам, где в студенческие годы некоторые из путешественников строили гидроэлектростанции, однажды — по республикам Северного Кавказа. Там материала хватило бы не на один номер.

Цель была познакомить юного читателя с огромной страной. Причём в самых разных ипостасях. Когда возвращались, собирали всё отснятое и записанное — получалось увлекательнейшее произведение. Сегодня не найдёте такой синтетической формы на страницах детской прессы, — да, наверное, и не только детской. А следовало сохранять наработки.

Вот в этом году чиновные дяди ломают головы: как нам развивать детский спорт? Чтобы всюду массовый. И чтобы без денег. Пока не придумали. А полвека с лишним назад в «Костре» загорелись бегом на короткие дистанции. Так родилась «Школа гСпринт“». Ей не требовались спортзалы, оборудование, тренеры-миллионеры. «Костёр» рассылал задания, инструктировал, отвечал на вопросы. В спортивную игру включились и городские дети, и деревенские: география получилась самая обширная.

В редакцию постоянно приходили люди с рассказами о своей профессии или увлечениях. Своего рода клуб получился. Эти гости становились друзьями журнала на долгие годы: Юрий Сенкевич, экипаж самолёта ИЛ-18, писатель и антарктический врач Леонид Семёнов-Спасский, преподаватель и ландшафтный архитектор Ирина Сурина…

Тиражи росли. Почтальоны привозили мешки читательских писем. Но пришёл чёрный день. Торопыгин сообщил, что уходит. Будет главным в новом журнале «Аврора». Проводы походили на похороны. Владимир Васильевич пытался нас подбодрить: «Да не переживайте вы так! Что значит в журнале один человек?! Вы коллектив, вы все профессионалы!»

Что такое один человек, мы поняли очень скоро.

Интуитивно мы предчувствовали беду, но не догадывались о её масштабе. Цунами, сель, землетрясение — нет, всё это вместе. Главным прислали бывшего капитана второго ранга. Мы все давно его знали, он вёл в журнале «Морскую газету» — разворот, состоявший из маленьких заметочек. Приносил материал — исчезал. И вдруг — с первых часов! — начинает травить… Нафтульева. Творчески тот недосягаем. Значит, пусть отвечает за старые договоры. Но юридически ответственен не он. Тогда главный давит морально: «Я вам не доверяю. Я не могу с вами работать».

Феликс, чью репутацию новый редактор рушит, как бульдозер, потребовал профсоюзного собрания. Недавно человек, сохранивший протокол того собрания, принёс мне его, — а я и вела эту встречу 25 июня 1973 года. По прошествии времени отчётливо видно: обвинения надуманы, раздуты, главный виляет, и вообще всё это чепуха какая-то! Но тогда било, словно током. «Не умеете вы драться, — сказал приятель-газетчик. — Живёте в тепличных условиях».

Это правда. Посмотрев на скандалиста, сразу уволился писатель, интеллигентнейший Сергей Тхоржевский. Вскоре уехал в Штаты Алексей Лосев. Ушла на пенсию Наталья Владимировна. И сам Феликс тоже покинул «Костёр». Устроили шумные проводы, но победа здесь не шелестела крылом. А главный взялся за Юркана. Не верил в его больное сердце, госпитализацию считал спектаклем. Едва войдя в редакцию, громко спрашивал: «Что, Юрий Антонович ещё жив?» И Юрия Антоновича не стало…

Вскоре после похорон Юркана наступил день рождения сотрудницы журнала Наташи Кротовой. Хлебосольная новорождённая пригласила коллег к столу. Почтальон принёс телеграмму: «Мысленно с вами. Юркан». Конечно, все возмутились. Решили выяснить, чья эта непристойная шутка. На почте выяснили — Довлатова. Когда тот пришёл в редакцию, мы спросили: «Как ты мог, Сергей?! Ты нёс гроб этого человека! А Наталье каково получить в день рождения послание от покойного?!»

В общем, сморозил. Извинялся. Простили.

В «Костре» ко всем относились по-доброму. Тем удивительнее и больнее было читать в интернете несправедливые, по-моему, воспоминания Михаила Хейфеца о «Костре». Вот уж кто приходил в журнал как в дом родной, кого поддерживали здесь и привечали, так это Мишу.

Довлатов, уже не работая в журнале, бывал на Таврической довольно часто. Один или с фокстерьерихой Глашей. Редакция любила эту забавную картинку: невысокий Воскобойников с огромным сенбернаром и высоченный Довлатов с маленькой фоксихой.

Однажды несколько дней подряд на лице у Сергея было страдание. Зуб болит, а смелости пойти к врачу нет. Я, в конце концов, сказала, что невозможно смотреть, как здоровенный дядя боится стоматолога. Объяснила, где на улице Чайковского поликлиника, и выпроводила из редакции. Наверное, добрался.

Вера Мецатунова, подруга со времени моей студенческой практики в «Костре» и по сей день, технический редактор журнала. В прежней жизни, если таковая существует, была, вне сомнения, историком. Количество фактов и дат в её голове, умение выявлять причинно-следственные связи в событиях — и всё это не только относительно российской истории. Сколько ошибок — исторических, даже лингвистических, логических — не попало к читателям благодаря техническому редактору! Вера покинула журнал много позже меня, а пришла в него в 1956-м. Недаром Лёша Лифшиц называл её костроведом и юркановедом.

Читаю Вере написанное Довлатовым после многих лет в Америке: «Пьянство моё затихло, но приступы депрессии учащаются, именно депрессии, то есть беспричинной тоски, бессилия и отвращения к жизни. Лечиться не буду…»

А Вера вспоминает, как нам выдали талоны на продуктовые наборы. Спрашиваю: «Сергей, будешь брать?» — «А что там?» — «Кофе. Консервы "Ланчен мит"»… Он не даёт договорить: «Да что ты! Этот "Ланчен мит" едят только пуэрториканцы!» И вот гримасы судьбы — он умрёт в скорой помощи с двумя пуэрториканцами. Как напишет Бродский: придурками в качестве санитаров.

Подруга показала рисунок, который подарил ей Миша Беломлинский, бывший главный художник журнала. Рисунок — протест против довлатомании, охватившей многих, желания хоть как-то прилепиться к популярности писателя.

Открыла интернет. Авторская экскурсия по местам Довлатова. Предлагается «взглянуть на дома, которые напрямую связаны с его жизнью». Подпись под первым же фото — «Редакция журнала "Костёр". Набережная Кутузова, 6. Работает тут в 1976 году». Нет, не работал он тут в 1976-м. И редакции здесь не было уже с 1960-го! Далее: «…с огромным трудом он всё же устраивается на работу в этом самом журнале». Тоже не так. Воскобойников и я работали в отделе прозы, я собиралась в декретный отпуск. Воскобойников встретил Довлатова, в тот момент безработного, и предложил ему меня заменить. Валера вместе с Лосевым пошли к главному редактору. Тот согласился.

Но в интернете идёт мифотворчество. Сам бывший главный, писатель всё же, выстраивает сюжет в духе русской сказки. Пошёл согласовывать кандидатуру — говорят, идите выше, пошёл выше — нет, ещё выше, а там говорят — ещё выше. До ЦК комсомола дошёл.

Смеялась от души. Вовсе не руководящая должность. Молодёжный, даже детский печатный орган. На временную работу. Думаю, и в ЦК комсомола расхохотались бы, услышав эту сказку.

Весной 1976-го я вернулась из декрета. И главный начал войну… со мной. Конечно, я сама вызвала на себя огонь. Я не считала возможным не замечать развала журнала и полного беспредела в отношении коллег. На меня посыпались подмётные письма, два выговора, жди решающего третьего, проработки в кабинете. Несколько месяцев стресса привели к тому, что я лишилась ещё одного возможного ребёнка. Хорошо помню потрясённое лицо профессора, заведующего отделением, в которое я угодила. «Ко мне приезжал ваш главный редактор. Он, видите ли, хотел знать, есть ли основание вам лежать в больнице. Что же он за человек?!»

Я снова ушла на телевидение. Там уже были другие люди. Другая атмосфера. В литературно-драматической редакции отвечала за раздел «Литература», он был для меня настоящим подарком. Все писатели страны, все звёзды — в наших передачах. Все лучшие телевизионные режиссёры — наши коллеги.

Возможно, кто-то из писателей возмутится, прочитав всё это. Ничтоже сумняшеся, однажды главный редактор «Костра» объявил себя продолжателем традиций Виталия Бианки в детской литературе. (Виталия Бианки, деликатнейшего человека!) Вёл семинары для молодых, приезжавших из разных мест Северо-Запада. Там он надевал другое лицо. Но время, как известно, все расставляет по местам. В 1986 году разгорелся костёр конфликта между ним и редакцией. И вот тут, действительно, дошло до следственных органов, до ЦК комсомола, где главный признал себя виноватым и сказал, что уходит. Соврал! Тянул ещё целый год.

А «Костёр» и сейчас существует!  

À PROPOS

Галина Алексеевна Осинская — начальник отдела информации и редакционно-издательской работы Государственного музея-заповедника «Павловск». Та самая Галина, на месте которой в редакции «Костра» работал Сергей Довлатов — по причине её декретного отпуска.

nota bene

Глава «Костёр» в повести «Ремесло» Сергея Довлатова начинается так:

«Я искал работу. Сунулся в многотиражку ЛОМО. После республиканской газеты это было унизительно.К счастью, работа оказалась временной.Тут мне позвонил Воскобойников. Он заведовал прозой в "Костре". Литсотрудник Галина уходила в декретный отпуск. Воскобойников предлагал её заменить:

— Галины не будет месяцев шесть. А к тому времени она снова забеременеет…»

nota bene

«Заканчивалась моя работа в “Костре“. Литсотрудник Галина возвращалась из декретного отпуска. Опубликовать что-то стоящее я уже не рассчитывал. Подчинился естественному ходу жизни. Являлся к двум и шёл обедать. Потом отвечал на запросы уязвленных авторов. Когда-то я сочинял им длинные откровенные письма. Теперь ограничивался двумя строчками: “Уважаемый товарищ! Ваша рукопись не отвечает требованиям “Костра“». «Ремесло», Сергей Довлатов