Академия имеет в плане квадрат с большим круглым двором в центре, просторным вестибюлем и сводчатыми коридорами по периметру. Круглый двор представлял собой метафизическое пространство, размер и широта которого соответствовали размаху и широте города. Архитектурное богатство здания академии вызывает ассоциации с королевским дворцом Казертой, построенным Луиджи Ванвиттели, — одним из самых масштабных сооружений ХVIII века.
В определённом смысле академию можно сравнивать и с визионерским проектом Великолепной Коллегии Д.Б. Пиранези. План Великолепной Коллегии был снабжён экспликацией с указанием назначения помещений: картинные галереи, библиотеки, театр, трапезные, ораторий с часовней, жилища студентов, ректоров, лекторов, священников. Аналогия с петербургской академией, имевшей и музей, и библиотеку, и церковь, и учебные мастерские, и квартиры профессоров, очевидна.
На мозаичном полу вестибюля есть дата заложения здания — MDCCLXIV. И в этих римских цифрах, и в самом классицистическом проекте выразилась приверженность пафосным решениям. В академии изначально отсутствовало смущение и страх перед жестом и позой. Не случайно здесь создается театр и воспитанники образуют труппу, исполняющую классический репертуар. На протяжении всей своей истории академия пыталась удержать высокий тон классицистической риторики, черпая из классики сюжеты, формы и сами принципы строения искусства.
Академия была сильна даже в периоды кризисов. С ней можно было бороться, вести дело к разрыву, уходить из неё, но не считаться с ней, умалять её значение было нельзя. Над порталами Круглого двора и на Чугунной лестнице сохранились надписи и барельефы на четыре темы: живопись, скульптура, архитектура, воспитание. Известно, что при Академии художеств было Воспитательное училище, но относится ли отраженная в барельефе тема только к нему? Не правильнее ли сказать, что здесь речь идёт о задаче не менее важной, чем обучение ремеслу? Идея воспитания возвращает нас во времена Просвещения, когда образование было немыслимо без воспитания, когда слово «воспитанник» значило нечто большее, чем просто ученик.
Воспитанники академии добровольно принимали на себя бремя определённой традиции, они следовали ей даже тогда, когда мир внутри этих стен, всегда казавшихся оградой благородного мира классических форм и возвышенных порывов, стал разрушаться, когда революция лишила академическую школу государственной поддержки, опустошила музей, превратила в пыль гипсовые слепки. В музее академии хранится модель коринфской капители с храма диоскуров Кастора и Поллукса, на которой карандашом написано: «Обмерял и горько плакал студент 1 к(урса) арх(итектурного) фак(ультета) — такой-то — в период с 1 сентября по 15 ноября 1924 г(ода)». В то время, когда пионеры авангарда ставили великий художественный эксперимент, скромный схимник академии, принявший обет служения классике, усердно рисовал листья аканта, утверждая стойкость античного искусства.
Академическая школа с первых шагов была тесно связана с властью. Она всегда чутко реагировала на властные порывы и желания. Она была предметом неустанного интереса и заботы сановников и, в свою очередь, черпала в этом интересе возможности собственного существования и развития. Художники искали взаимного понимания и согласия с властью, ощущали внимание к своей работе. Казанский и Исаакиевский соборы, храм Христа Спасителя в Москве и храм Воскресения Христова (Спас на Крови) в Петербурге оформлялись под присмотром академических профессоров. Здесь проходили экспертизу сколько-нибудь значительные проекты, здесь организовывались конкурсы. Президентами Академии художеств были герцог Максимилиан Лейхтенбергский и великая княгиня Мария Николаевна, великий князь Владимир Александрович и великая княгиня Мария Павловна.
Однако не следует думать, что Академия художеств являла собой идеал гармонии, абсолютную идиллию беспроблемной жизни и безмятежного творчества. Тут бушевали нешуточные страсти, тут постоянно плелись сумасшедшие интриги. Широкую известность приобрел эпизод, когда на Совете рассматривалась кандидатура министра финансов графа Д. Гурьева. На вопрос: «Каковы основы его выдвижения?» — председатель Совета прямо ответил «Он близок к государю». Тогда вице-президент А. Лабзин, известный своим сильным характером, заметил: «В таком случае давайте изберём кучера Илью Байкова, он к императору ближе всех». Любопытно, что Лабзин закончил жизнь в сибирской ссылке, а сын лейб-кучера поступил в батальный класс Академии художеств, но эти два факта никак с репликой Лабзина не связаны. Они есть свидетельство общей непредсказуемости жизни, в русле которой пребывала академия, хотя и пыталась изолироваться от неё.
Для многих профессоров Академия художеств была не только местом службы. В этом здании, внешними формами напоминающем дворец, а внутренним устройством — монастырь, были устроены квартиры, где профессора жили с чадами и домочадцами. Многие были связаны семейными узами, что придавало особый колорит академической жизни. Её бытовая сторона нашла отражение во множестве мемуаров, которые читаются с захватывающим интересом. Возможно, большим интересом, чем бесконечно унылые рассуждения о природе и судьбах академического искусства. Сегодня трудно обнаружить следы этой жизни, каким-то чудесным образом рачительные потомки вынесли из этого дома всю мебель, все люстры, всё то, что называется антиквариатом, который осел в их неказённых квартирах.
Тем не менее здесь ощущается дух истории, здесь по-прежнему занимаются искусством, пишут картины, ваяют скульптуры, создают архитектуру. Натурного класса не существует, и натурщики не перекочевывают из учебных штудий в масштабные исторические полотна, но здесь по-прежнему рисуют с натуры. Сохранился анатомический класс с фигурами экорше, гипсовыми носами и ушами, зловещими скелетами и несчастным утопленником, отлитым в бронзе в прошлом веке. И студенты, как прежде, рассаживаются в этом амфитеатре, расталкивая друг друга, чтобы занять лучшее место. В костюмерной можно отыскать какой-нибудь странный предмет с непонятным назначением. Если напроситься в зал, где стоят фантастической красоты архитектурные модели, и в галерею гипсовых слепков, где хранится лучшая в мире коллекция пробковых моделей античных памятников, а потом идти бесконечными коридорами по каменным плитам под высокими сводами, то можно услышать гул не только своих шагов.
