Идеологический оплот или клуб творческой интеллигенции
В соответствии с Постановлением ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года о перестройке литературно-художественных организаций был создан, среди прочих, Союз советских композиторов. В числе задач этого учреждения первым пунктом значилось: «Сплочение и объединение советских композиторов и музыковедов в целях создания идейных и высокохудожественных музыкальных произведений, отражающих жизнь и идеалы советского народа», а вторым: «Утверждение в советском музыкальном творчестве принципов социалистического реализма, творческое развитие лучших традиций мировой и в первую очередь русской музыкальной классики и народной музыки» и далее — в том же духе «идейно-политического и художественного воспитания (!) советских композиторов и музыковедов». Лишь где-то в конце списка задач можно было прочесть об улучшении условий жизни и труда членов СК СССР и о помощи в охране их авторских прав.
Конечно, в идеале какого-нибудь управленца вроде «главначпупса» товарища Победоносикова хорошо было бы посадить всех композиторов в большом цеху, выдав каждому по роялю, чтобы с девяти часов утра до шести вечера они творили с перерывом на обед. Однако такая научная организация музыкального труда не задалась. Тем не менее все творческие союзы были наделены специальными помещениями, в которых имелись залы для собраний, художественных мероприятий, кабинеты для ответственных и не очень служащих Союза, библиотеки и другие вспомогательные заведения.
Ленинградскому отделению СК СССР в конце 1940-х годов достался импозантный особняк на улице Герцена (бывшей Морской), построенный архитектором Огюстом Монферраном (до этого Союз композиторов в Ленинграде помещался на улице Зодчего Росси, дом № 4). Вообще, со временем оказалось, что советские объединения всё-таки доставляли творческим цехам некоторые удобства вроде загородных домов творчества, выделенных квартир и мастерских, распределения дефицитных товаров. Дома литераторов, актёров, архитекторов или композиторов превратились в клубы, где можно было пообщаться, обсудить творческие вопросы, отдохнуть вечерком, посмотреть кино, спектакль, потанцевать с дамой, поиграть в бильярд, а то и подкрепиться в ресторане.
Ну а теперь рассмотрим внимательней здание, в котором по-прежнему размещается музыкальное сообщество. Сегодня это — Союз композиторов Санкт-Петербурга.
История дома на Большой Морской
Дом на участке с нынешним адресом Большая Морская, № 45 был построен, как и большинство каменных домов Морской слободы, к 1740-м годам, когда Пётр Еропкин и Иван Коробов распланировали эту территорию после опустошительного пожара 1736 года. Дом был вполне типичный, если не сказать «типовой» (тогда ведь застройщикам выдавались «образцовые» проекты жилых домов для поддержания единообразия фасадов): одноэтажный на семь осей, на высоких погребах. «Семь осей» означало семь проёмов в каждом этаже. В центре — трёхоконный зал, выделенный на фасаде выступом (ризалитом), а крылья были двухоконными. Ризалит завершался фронтоном. В высокой кровле были прорезаны слуховые окна — люкарны. Собственно, основные объёмные и ритмические характеристики хорошо читаются и сегодня на фасаде правого корпуса. Разве что фронтон исчез, парадный этаж стал выше, а цокольный, наоборот, ушёл в землю, точнее сказать, в значительной степени был поглощён «культурным слоем». В XVIII веке фасад был щедро покрыт французским рустом, что роднило его с «образцовыми фасадами» домов в Адмиралтейской части, которые выдавал застройщикам архитектор полиции Михаил Земцов.
Первоначально дом принадлежал капитану Петру Тимофеевичу Савелову. На протяжении XVIII века дом неоднократно менял хозяев, среди которых встречаются люди родовитые, носившие известные имена, — действительный статский советник князь Сергей Сергеевич Гагарин, Алексей Иванович Мусин-Пушкин — известный коллекционер и библиофил, издатель «Слова о полку Игореве». В первой половине 1780-х годов домом владел Пётр Кириллович Разумовский. По словам исследователей, в 1790-х годах рядом со старым домом появился трёхэтажный флигель. Он тоже сохранился в причудливой композиции особняка.
Чехарда смены владельцев продолжается и в начале XIX века. Чтобы не утомлять читателя множеством имён, отсылаю его к книге Л. Бройтман и Е. Красновой «Большая Морская улица». В 1834 году дом приобрёл Огюст Монферран, строитель Исаакиевского собора. Не знаю, как выглядел к этому времени особняк. Возможно, двухэтажный корпус имел уже классическое убранство, подобно аналогичному дому № 47. Тем не менее архитектор захотел освежить фасад и переделать интерьеры. Проект перестройки был уже утверждён, но тут зодчий решил перебраться в более тихий уголок на другой стороне Мойки. В 1836 году он с большой выгодой продал дом миллионеру Павлу Николаевичу Демидову, который только что приобрёл соседний участок под нынешним номером 43. Монферран принялся перестраивать для Демидова оба дома. Эти работы зодчего признаются этапными в формировании нового направления в петербургской архитектуре, сменившего череду классических стилей. Если большой восточный особняк превратился в монументальное палаццо эпохи позднего ренессанса, то западный сохранил живописную композицию, но при этом обе её части тоже были оформлены в ренессансном духе. Благодаря террасе, украшенной бюстами на парапете, левый корпус — высокий, но несколько заглублённый, — приобрёл облик итальянской виллы. В оформлении фасадов Монферран широко использовал символические рельефы. Три из них, над низким корпусом, сохранились. Они повествуют о почтении, которое проявляли знаменитые монархи к деятелям искусства. А вот о четырёх, украшавших высокую часть здания, мы знаем лишь из книг. Они были изваяны на темы басен Лафонтена.
В 1870-х годах наследник Павла Демидова-старшего, тоже Павел, известный нам княжеским титулом Сан-Донато, делил своё время между Украиной и Италией. Поэтому особняк на Большой Морской был продан. С 1873 года он в собственности княгини Веры Фёдоровны Гагариной. Сохранив в общих чертах внешний облик, здание претерпело ряд внутренних перестроек. Сразу после приобретения до́ма был приглашён архитектор И. В. Штром, который ещё более усугубил асимметрию, переместив главный вход в правую часть низкого корпуса. Зато в вестибюле появилась шикарная мраморная лестница — гордость Дома композиторов. Возможно, именно Иван Васильевич — почтенный профессор в летах — порекомендовал владелице особняка для продолжения работ молодого талантливого архитектора-декоратора М. Е. Месмахера. Он-то к середине 1870-х годов и придал большинству помещений здания знакомый нам облик. Великолепен Дубовый зал (бывший кабинет хозяина) с роскошным камином и обшитым деревом ренессансным потолком (этот потолок Месмахер добавил в 1890-е годы). Благодаря деревянной отделке зал обладает неплохой акустикой и используется теперь для концертов.
Кроме уютного концертного зала, в наши дни Дом композиторов располагает собственной студией звукозаписи и студией электронной музыки. Это даёт композиторам возможность показывать и прослушивать новые произведения — свои и чужие, обмениваться мнениями с коллегами, общаться со слушателями, посещающими концерты и творческие встречи, ощущать пульс актуальной жизни музыкальной культуры Петербурга. Стороннего посетителя потрясает количество роялей, стоящих в гостиных особняка. Ну просто мечта Победоносикова!
Нам довелось осмотреть помещения дома. Оказалось, что это — своего рода шкатулка с секретом. Правый корпус снаружи выглядит как небольшой одноэтажный особняк. А внутри — множество залов и комнат. Совершенно невидимый с улицы, сзади был пристроен трёхэтажный объём. Над концертным залом — бывший бальный, превращённый клубом в кинозал. Сейчас он имеет довольно запущенный вид. Но сколько замечательных фильмов здесь было показано в прежние годы! В том числе и таких, которые нельзя было увидеть в широком прокате. Такова была обычная практика советских времён. Творческим работникам предоставлялась возможность познакомиться с потаёнными шедеврами отечественного и зарубежного кинематографа.
В верхние этажи пристройки можно попасть по совершенно фантастической дубовой лестнице. Каркасная конструкция с резными балюстрадами и покойными перилами заключает в себе лестничные марши. Апофеоз её — изгибистая лесенка, ведущая в кинозал, с деревянным фонарём на столбике. Быть может, это единственный изваянный портрет фонаря, который не светит. Месмахер увидел красоту его формы как таковой! И повсюду изумительные и разнообразные по конструкции и рисунку деревянные потолки.
По дороге в верхний зал можно выйти и на антресольную галерею кабинета. Какой оттуда открывается вид! Потолок — шедевр деревянной пластики — вот он, перед вашими глазами. А другой вход на галерею или выход с неё — по винтовой лесенке в углу кабинета. Такое впечатление, что тридцатилетний зодчий просто упивался открывшимися перед ним возможностями придумать ещё что-нибудь новое. Что ни дверь — то портал, что ни портал — зрелище. В коридоре второго этажа — три двери с коваными и прорезными железными жуковинами. На всех трёх рисунок этих дверных петель не повторяется. Грандиозный «ренессансный» камин в галерее бельэтажа — в обрамлении резного дерева. Другой, не хуже, — в бывшей Зелёной гостиной (теперь она обита золотистым штофом). Большинство каминов отделано мрамором разнообразных цветов. А король всех каминов, конечно, тот — в нынешнем концертном зале.
Максимилиан Месмахер был большой мастер на все эти штуки, недаром же именно он возглавил ремесленную по сути школу барона Штиглица и коллекционировал старинные предметы дизайна всех времён и народов. Позднее на другой стороне той же Большой Морской улицы М. Е. Месмахер оформил интерьеры для зятя Штиглица, Александра Александровича Половцова, которые поражают и восхищают всех посетителей нынешнего Дома архитекторов. Многое перешло туда из придуманного для княгини Гагариной пятнадцатью годами ранее.
Историко-теоретический финал
Без знания истории невозможна никакая теория, — справедливо утверждал Карл Маркс. До работы над этой статьёй её автор разделял убеждение большинства историков архитектуры, что при перестройке особняка Огюст Монферран создал первый образец городского дома с асимметричным фасадом. Этим он знаменовал рубеж между извечным диктатом классицистического канона, требовавшим непременной симметрии, — и новаторским обращением к живописной композиции, ставшей одним из атрибутов новой эпохи историзма или эклектики. Теперь, когда мы познакомились с историей дома на Большой Морской, стало ясно, что Монферран просто не стал ломать старинные корпуса, возникшие на этом участке в XVIII веке последовательно и как бы стихийно, дав им лишь новое художественное оформление. Получилось то, что получилось.
И тем не менее заслуги Огюста Монферрана перед русской архитектурой велики. Среди всенародно известных зодчих Петербурга он до недавнего времени был, возможно, самым недооценённым историками. Причина — клеветнические характеристики, которыми в своих «Записках» щедро наделил былого друга и товарища по совместной службе Филипп Филиппович Вигель. Даже проницательный Иван Александрович Фомин, который первым понял истинное значение этого зодчего, не смог отрешиться от злобных выпадов мемуариста. А ведь тот же Фомин очень точно обрисовал ситуацию, которая сложилась в петербургской архитектуре с распадом системы классицизма. Уже в 1830-х годах выявились три пути выхода из кризиса. По первому пошли «поздние классицисты», которые пытались переструктурировать ампир, порой возвращаясь к идеалам екатерининского века, порой создавая совершенно новые композиционные системы с использованием привычных элементов. Это были Пётр Плавов, Поль Жако и многочисленные мастера частного строительства, определившего образ пушкинского и гоголевского Петербурга. Другой путь — смелая попытка отказа от классического наследия и создания нового языка архитектуры. Отчаянным смельчаком оказался Александр Брюллов, за ним и рядом с ним пошли Гаральд Боссе и Константин Тон. Третьим стал путь Монферрана, который ещё при первом появлении в России проявил беспримерные способности к стилизации. Среди предложенных им проектов Исаакиевского собора чего только не было, даже «индийский» вариант. А в сооружениях и павильонах Екатерингофа он выложил целую палитру стилевых красок, предъявил чуть ли не дюжину сюжетов, которые потом находили своё развитие в XIX веке — и в столицах, и в провинции.
Смелые и яркие фасады двух демидовских домов на Большой Морской, перестроенных Огюстом Монферраном, несомненно, вдохновляюще подействовали на многих молодых архитекторов и прежде всего — на Андрея Штакеншнейдера и Николая Ефимова, преобразовавших прилегающую Исаакиевскую площадь своими мощными строениями. А Гаральд Боссе, опробовав живописную компоновку объёмов при возведении собственного дома на Васильевском, в конце пятидесятых создал дворец в Михайловке — сказочный городок, составленный из объёмных частей удивительной красоты и изящества.
* * *
Только к концу ХХ столетия творчество О. Мон-феррана получило достойную оценку. В 1939 году Н. Никитин опубликовал первую книгу о нём. После войны появились книги реставратора Исаакиевского собора А. Л. Ротача (две — при участии О. Чекановой — в 1979 и 1990 годах). В последние десятилетия прошедшего века обрушился шквал статей и публикаций. И наконец, уже в 2005-м была издана большая монография В. Шуйского, многие годы посвятившего изучению жизни и творчества зодчего.
В Доме композиторов чтут память прежних владельцев здания и петербургских зодчих трёх поколений — Монферрана, Штрома и Месмахера, — создавших роскошный и уютный особняк на Большой Морской улице.
Фотографии Юрия Молодковца
